Платон "Пир"

[nameofrose]

Из позитивного: я таки сегодня прочитала "Пир", он оказался совсем небольшой. Это эпик! Я не представляю, как я буду писать по этому курсовую Нет, я знала, конечно, что там будет высокая и светлая голубая любовь, но, ээ... даже я не ожидала, насколько она будет голубой!
Дальше будет многобукв, вряд ли интересных тем, кто сам диалог читал, ибо ничего нового я не скажу. Если не читали - ю а велкам. Пройдусь как по идейному содержанию, так в конце и по абсолютно доставляющему ОТП))
Во-первых, хочется сказать три ха-ха тем, кто считает древнегреческие нравы "распущенными", ссылаясь на распространенную гомосексуальность. Уж чего-чего, а распущенности у них там точно не было, и об этом далее.
Во-вторых, бедный Платон бы точно в гробу перевернулся, если бы узнал, что сейчас понимают под "платонической" любовью: духовная - это все хорошо, но стоит напомнить, что это была духовная любовь исключительно между мужчинами. И, исходя из этого,
В-третьих, очень смешно, как христианство и европейская средневековая традиция позаимствовали у античности презрительное отношение к женщинам, определение любви к ним как чего-то низменного и недостойного, забыв при этом, что "достойной" считалась любовь между двумя мужчинами. Христианство как Рулен Багдысыс, услышало исключительно то, что ему было удобно слышать - хороша позиция..)

Идейное

- общая концепция: Эрот небесный и Эрот пошлый. Небесный - когда мужчина любит другого мужчину, ценя в нем в первую очередь душу. Пошлая - когда мужчина любит мужчину за тело либо же мужчина любит женщину:
Так вот, Эрот Афродиты пошлой поистине пошл и способен на что угодно; это как раз та любовь, которой любят люди ничтожные. А такие люди любят, во первых, женщин не меньше, чем юношей; во вторых, они любят своих любимых больше ради их тела, чем ради души, и, наконец, любят они тех, кто поглупее, заботясь только о том, чтобы добиться своего, и не задумываясь, прекрасно ли это.
Честно говоря, уничижительная фраза насчет "любят женщин не меньше" шокировала даже меня. Я знала, что однополые "союзы" - это нормально, но я не думала, что это, де факто, куда более почетно и одобряемо.
- существовало четкое разделение на любящего и возлюбленного, определяемое в первую очередь по старшинству и статусу. Любящий, он же поклонник, должен был быть уже состоявшимся мужиком, любимый - юноша периода полового созревания плюс-минус. У греков существовали такие себе "брачные игры", простите за грубость формулировки:
Вот почему наш обычай требует, чтобы поклонник домогался своего возлюбленного, а тот уклонялся от его домогательств: такое состязание позволяет выяснить, к какому разряду людей принадлежат тот и другой.
Поэтому считается позорным, во первых, быстро сдаваться, не дав пройти какому то времени, которое и вообще то служит хорошей проверкой; во вторых, позорно отдаваться за деньги или из за политического влияния поклонника, независимо от того, вызвана ли эта уступчивость страхом перед нуждой или же неспособностью пренебречь благодеяниями, деньгами или политическими расчетами. Ведь такие побуждения ненадежны и преходящи, не говоря уже о том, что на их почве никогда не вырастает благородная дружба.
При этом с отцами юношей ситуация была двойственная: с одной стороны, упоминается, что они могли приставить надзирателя, дабы помешать встречам влюбленных, с другой - в "Пире" Ксенофонта об отношениях абсолютно свободно рассуждают в присутствии отца юноши, да еще и нахваливая возлюбленного. Естественно, открытость таких отношений считалась более нравственной.
Юноше отдаваться поклоннику за деньги или положение - постыдно. А вот за высокие моральные качества - пожалуйста. Считалось, что любящий и любимый в этом союзе улучшают друг друга, сообщают друг другу лучшие свои качества, поэтому, соответственно, и почетным, и моральным для юноши было принять такого возлюбленного, который обладал умом или высокими моральными качествами, то есть, мог чему-то научить своего возлюбленного, сделать его лучше. Такой союз считался почетным для обеих сторон.
- помните мифы о том, что было три пола людей и о том, как людей разрубили на две половины? Так вот, фишка, которую я раньше как-то не просекала: мужчины, любящие мужчин и женщины, любящие женщин - это бывшие половинки целых мужчин и целых женщин. А "гетеросексуалы" - это бывшие половинки андрогинов. Для мужчины быть "половинкой" бывшего "целого мужчины" - уж всяко почетнее. Лесбиянок упоминают только вскользь, но из контекста понятно, что и с ними это в какой-то мере работает. Исходя из этого, юношей, с детства тяготеющих больше к мужчинам в том числе в сексуальном плане, считают более мужественными, чем женолюбцев и распутников, и только из таких вот мальчиков получаются хорошие государственные деятели. При этом мужчины охотно ограничились бы союзом с другим мужчиной, но обычаи и необходимость предписывают им жениться и размножаться. При этом "провести жизнь со своим любимым" - мужчиной, опять же - восхваляется, как наивысшее счастье, так что, я так понимаю, такое тоже вполне практиковалось.

Ну и самое доставляющее
Во второй трети разговора заявляется пьяный Алкивиад и начинает со "сцены ревности". Простите, тут я буду беспощадно цитировать, и цитаты большие..)

очень многобуков

– О Геракл, что же это такое? Это ты, Сократ! Ты устроил мне засаду и здесь. Такая уж у тебя привычка – внезапно появляться там, где тебя никак не предполагаешь увидеть. Зачем ты явился на этот раз? И почему ты умудрился возлечь именно здесь, не рядом с Аристофаном или с кем нибудь другим, кто смешон или нарочно смешит, а рядом с самым красивым из всех собравшихся?
И Сократ сказал:
– Постарайся защитить меня, Агафон, а то любовь этого человека стала для меня делом нешуточным. С тех пор как я полюбил его, мне нельзя ни взглянуть на красивого юношу, ни побеседовать с каким либо красавцем, не вызывая неистовой ревности Алкивиада, который творит невесть что, ругает меня и доходит чуть ли не до рукоприкладства. Смотри же, как бы он и сейчас не натворил чего, помири нас, а если он пустит в ход силу, заступить за меня, ибо я не на шутку боюсь безумной влюбчивости этого человека.
– Нет, – сказал Алкивиад, – примирения между мной и тобой быть не может, но за сегодняшнее я отплачу тебе в другой раз.
Алкивиаду сообщают о том, что до этого они должны были по очереди хвалить Эрота. Алкивиад отвечает следующее:
– Все это прекрасно, – отвечал Алкивиад, – но пьяному не по силам тягаться в красноречии с трезвым. А кроме того, дорогой мой, неужели ты поверил всему, что Сократ сейчас говорил? Разве ты не знаешь: что бы он тут ни говорил, все обстоит как раз наоборот. Ведь это он, стоит лишь мне при нем похвалить не его, а кого нибудь другого, бога ли, человека ли, сразу же дает волю рукам.
– Молчал бы лучше, – сказал Сократ.
– Нет, что бы ты ни говорил, – возразил Алкивиад, – я никого не стану хвалить в твоем присутствии, клянусь Посейдоном.
– Ну что ж, – сказал Эриксимах, – в таком случае воздай хвалу Сократу.
И Алкивиад таки начинает хвалить про Сократа - правда, я бы скорее назвала это сплетничаньем..)
Алкивиад сравнивает Сократа с Марсием, потому что его голос и речи очаровывают.
Ведь он заставит меня признать, что при всех моих недостатках я пренебрегаю самим собою и занимаюсь делами афинян. Поэтому я нарочно не слушаю его и пускаюсь от него, как от сирен, наутек, иначе я до самой старости не отойду от него. И только перед ним одним испытываю я то, чего вот уж никто бы за мною не заподозрил, – чувство стыда. Я стыжусь только его, ибо сознаю, что ничем не могу опровергнуть его наставлений, а стоит мне покинуть его, соблазняюсь почестями, которые оказывает мне большинство. да, да, я пускаюсь от него наутек, удираю, а когда вижу его, мне совестно, потому что я ведь был с ним согласен. И порою мне даже хочется, чтобы его вообще не стало на свете, хотя, с другой стороны, отлично знаю, что, случись это, я горевал бы гораздо больше. Одним словом, я и сам не ведаю, как мне относиться к этому человеку.
А дальше начинается уже откровенный РПС-романс))
Не знаю, доводилось ли кому либо видеть таящиеся в нем изваяния, когда он раскрывался по настоящему, а мне как то раз довелось, и они показались мне такими божественными, золотыми, прекрасными и удивительными, что я решил сделать вскорости все, чего Сократ ни потребует. Полагая, что он зарится на цветущую мою красоту, я счел ее счастливым даром и великой своей удачей: ведь благодаря ей я мог бы, уступив Сократу, услыхать от него все, что он знает. Вот какого я был о своей красоте невероятного мнения. С такими то мыслями я однажды и отпустил провожатого, без которого я до той поры не встречался с Сократом, и остался с ним с глазу на глаз – скажу уж вам, так и быть, всю правду, поэтому будьте внимательны, а ты, Сократ, если совру, поправь меня.
Итак, друзья, мы оказались наедине, и я ждал, что вот вот он заговорит со мной так, как говорят без свидетелей влюбленные с теми, в кого они влюблены, и радовался заранее. Но ничего подобного не случилось: проведя со мной день в обычных беседах, он удалился. После этого я пригласил его поупражняться вместе в гимнастике и упражнялся с ним вместе, надеясь тут чего то добиться. И, упражняясь, он часто боролся со мной, когда никого поблизости не было. И что же? На том все и кончилось. Ничего таким путем не достигнув, я решил пойти на него приступом и не отступать от начатого, а узнать наконец, в чем тут дело. И вот я приглашаю его поужинать со мной – ну прямо как влюбленный, готовящий ловушку любимому. даже эту просьбу выполнил он не сразу, но в конце концов все таки принял мое приглашение. Когда он явился в первый раз, он после ужина пожелал уйти, и я, застеснявшись, тогда отпустил его. Залучив его к себе во второй раз, я после ужина болтал с ним до поздней ночи, а когда он собрался уходить, я сослался на поздний час и заставил его остаться. Он лег на соседнее с моим ложе, на котором возлежал и во время обеда, и никто, кроме нас, в комнате этой не спал...
...
Итак, когда светильник погас и слуги вышли, я решил не хитрить с ним больше и сказать о своих намерениях без обиняков.
– Ты спишь, Сократ? – спросил я, потормошив его.
– Нет еще, – отвечал он.
– Ты знаешь, что я задумал?
– Что же? – спросил он.
– Мне кажется, – отвечал я, – что ты единственный достойный меня поклонник, и, по моему, ты не решаешься заговорить об этом со мной. Что же до меня, то, на мой взгляд, было бы величайшей глупостью отказать тебе в этом: ведь я не отказал бы тебе, нуждайся ты в моем имуществе или в моих друзьях. для меня нет ничего важнее, чем достичь как можно большего совершенства, а тут, я думаю, мне никто не сумеет помочь лучше тебя. Вот почему, откажи я такому человеку, я гораздо больше стыдился бы людей умных, чем стыдился бы глупой толпы, ему уступив.
На это он ответил с обычным своим лукавством:
– Дорогой мой Алкивиад, ты, видно, и в самом деле не глуп, если то, что ты сказал обо мне, – правда, и во мне действительно скрыта какая то сила, которая способна сделать тебя благороднее, – то есть если ты усмотрел во мне какую то удивительную красоту, совершенно отличную от твоей миловидности. Так вот, если, увидев ее, ты стараешься вступить со мною в общение и обменять красоту на красоту, – значит, ты хочешь получить куда большую, чем я, выгоду, приобрести настоящую красоту ценой кажущейся и задумал поистине выменять медь на золото. Но приглядись ко мне получше, милейший, чтобы от тебя не укрылось мое ничтожество. Зрение рассудка становится острым тогда, когда глаза начинают уже терять свою зоркость, а тебе до этого еще далеко.
На это я ответил ему:
– Ну что ж, я, во всяком случае, сказал то, что думал. А уж ты сам решай, как будет, по твоему, лучше и мне и тебе.
– Вот это, – сказал он, – правильно. И впредь мы будем сначала советоваться, а потом уже поступать так, как нам покажется лучше, – и в этом деле, и во всех остальных.
Обменявшись с ним такими речами, я вообразил, что мои слова ранили его не хуже стрел. Я встал и, не дав ему ничего сказать, накинул этот свой гиматий – дело было зимой – лег под его потертый плащ и, обеими руками обняв этого поистине божественного, удивительного человека, пролежал так всю ночь. И на этот раз, Сократ, ты тоже не скажешь, что я лгу. Так вот, несмотря на все эти мои усилия, он одержал верх, пренебрег цветущей моей красотой, презрительно посмеялся над ней. А я то думал, что она хоть что то да значит, судьи, – да, да, судьи Сократовой заносчивости, – ибо, клянусь вам всеми богами и богинями, – проспав с Сократом всю ночь, я встал точно таким же, как если бы спал с отцом или со старшим братом.
В каком я был, по вашему, после этого расположении духа, если, с одной стороны, я чувствовал себя обиженным, а с другой – восхищался характером, благоразумием и мужественным поведением этого человека, равного которому по силе ума и самообладанию я никогда до сих пор и не чаял встретить? Я не мог ни сердиться на него, ни отказаться от его общества, а способа привязать его к себе у меня не было. Ведь я же прекрасно знал, что подкупить его деньгами еще невозможнее, чем ранить Аякса мечом, а когда я пустил в ход то, на чем единственно надеялся поймать его, он ускользнул от меня. Я был беспомощен и растерян, он покорил меня так, как никто никогда не покорял.
В общем, потом Алкивиад описывает, что они оба были в военном походе. Сократ отличился и выдержкой, и мужеством, и как-то спас Алкивиада, вытащив раненым с поля боя. Ну и напоследок он заявляет:
Вот что я могу сказать в похвалу Сократу, друзья, и, с другой стороны, в упрек ему, поскольку попутно я рассказал вам, как он меня обидел. Обошелся он так, впрочем, не только со мной, но и с Хармидом, сыном Главкона, и с Эвтидемом, сыном дикола, и со многими другими: обманывая их, он ведет себя сначала как их поклонник, а потом сам становится скорее предметом любви, чем поклонником. Советую и тебе, Агафон, не попадаться ему на удочку, а, зная наш опыт, быть начеку, чтобы не подтвердить поговорки: «Горьким опытом дитя учится».
После чего Сократ обстебал его тем, что вся эта речь велась исключительно для того, чтобы поссорить его и Агафона. Эти трое еще долго разбираются, кто из них с кем должен рядом лежать, и самое интересное на этом заканчивается.
Правда, у меня теперь один-единственный вопрос: что таки сделал Алкивиад, чтобы Сократ его... эээ, принял, и где про это можно прочитать Потому что в "Протагоре" уже Сократа подначивают, что он "с охоты за красотой Алкивиада", а тут Алкивиад жалуется, что Сократ его откровенно динамит..)) Капец, товарищи. Вот такие они, философы.