[nameofrose]

Встреча ... с неким Главконом (не тем, который изображен в «Государстве» в качестве брата Платона) (с) Лосев
Почему-то фраза "изображен в качестве брата" ввела меня в полный коллапс, особенно если учитывать, что этого Главкона "изображал в качестве брата Платона" вообще-то сам Платон

Юпд: а вообще удивительно, насколько по-разному можно подать одни и те же вещи. В очередной раз убеждаюсь.
По поводу отъезда Платона после смерти Сократа Лосев пишет следующее:
Наоборот, множество источников гласит, что Платон после смерти Сократа тотчас же уехал из Афин. И опять-таки нетрудно догадаться, что причиной этого была тяжелая политическая обстановка, создавшаяся в Афинах в связи с таким небывалым событием, как осуждение и смерть всем известного и всегда для всех доступного Сократа. Вести борьбу с ретроградами и мракобесами, которые казнили Сократа, Платон считал ниже своего достоинства.

А вот что пишет некий Светлов в предисловии к питерскому изданию 2009 года:
В начале 399 года он (Платон), понимая, что вслед за Сократом преследованию могут быть подвергнуты и ученики опального мудреца, уезжает из Афин.

Факт и там, и там один и тот же: из-за тяжелой политической обстановки Платон уезжает. Но у Лосева это проявление гордости, а у Светлова - страх за свою шкуру.
Вообще написание моей курсовой постепенно превращается в "найди десять отличий в разных источниках". Тот факт, что в пределах одной книги, того самого Лосевского четырехтомника, сам Лосев указывает "зрелый" период Платона 80ыми годами и предположительный срок написания "Пира" - серединой 80х, а Тахо-Годи говорит о зрелом периоде в 60-70х гг, и, делая ссылку, приводит возможное датирование диалога 379... мда.

Юпд1: аааа. Все-таки каждый раз, как читаю речь Алкивиада про Сократа, на меня нападает непроизвольный ржач)) Вы что, люди, это же куда лучше любого слэшного фанфикшена! Я когда представлю себе эти ситуации в исполнении солидного философа Сократа и будущего крутого военноначальника, меня сразу такое гыгы пробирает..) Я, помнится, когда-то обещала цитат, так вот немного:
И Сократ сказал:
– Постарайся защитить меня, Агафон, а то любовь этого человека стала для меня делом нешуточным. С тех пор как я полюбил его, мне нельзя ни взглянуть на красивого юношу, ни побеседовать с каким либо красавцем, не вызывая неистовой ревности Алкивиада, который творит невесть что, ругает меня и доходит чуть ли не до рукоприкладства. Смотри же, как бы он и сейчас не натворил чего, помири нас, а если он пустит в ход силу, заступить за меня, ибо я не на шутку боюсь безумной влюбчивости этого человека.
…
– Все это прекрасно, – отвечал Алкивиад, – но пьяному не по силам тягаться в красноречии с трезвым. А кроме того, дорогой мой, неужели ты поверил всему, что Сократ сейчас говорил? Разве ты не знаешь: что бы он тут ни говорил, все обстоит как раз наоборот. Ведь это он, стоит лишь мне при нем похвалить не его, а кого нибудь другого, бога ли, человека ли, сразу же дает волю рукам.
– Молчал бы лучше, – сказал Сократ.
– Нет, что бы ты ни говорил, – возразил Алкивиад, – я никого не стану хвалить в твоем присутствии, клянусь Посейдоном.

Более всего, по моему, он (Сократ) похож на тех силенов, какие бывают в мастерских ваятелей и которых художники изображают с какой нибудь дудкой или флейтой в руках. Если раскрыть такого силена, то внутри у него оказываются изваяния богов.

Ведь он заставит меня признать, что при всех моих недостатках я пренебрегаю самим собою и занимаюсь делами афинян. Поэтому я нарочно не слушаю его и пускаюсь от него, как от сирен, наутек, иначе я до самой старости не отойду от него. И
только перед ним одним испытываю я то, чего вот уж никто бы за мною не заподозрил, – чувство стыда. Я стыжусь только его, ибо сознаю, что ничем не могу опровергнуть его наставлений, а стоит мне покинуть его, соблазняюсь почестями, которые оказывает мне большинство. да, да, я пускаюсь от него наутек, удираю, а когда вижу его, мне совестно, потому что я ведь был с ним согласен. И порою мне даже хочется, чтобы его вообще не стало на свете, хотя, с другой стороны, отлично знаю, что, случись это, я горевал бы гораздо
больше. Одним словом, я и сам не ведаю, как мне относиться к этому человеку.

да будет вам известно, что ему совершенно неважно, красив человек или нет, – вы даже не представляете себе, до какой степени это безразлично ему, – богат ли и обладает ли каким нибудь другим преимуществом, которое превозносит толпа. Все эти ценности он ни во что не ставит, считая, что и мы сами – ничто, но он этого не говорит, нет, он всю свою жизнь морочит людей притворным самоуничижением.

Итак, друзья, мы оказались наедине, и я ждал, что вот вот он заговорит со мной так, как говорят без свидетелей влюбленные с теми, в кого они влюблены, и радовался заранее. Но ничего подобного не случилось: проведя со мной день в обычных беседах, он удалился.
…
И вот я приглашаю его поужинать со мной – ну прямо как влюбленный, готовящий ловушку любимому. даже эту просьбу выполнил он не сразу, но в конце концов все таки принял мое приглашение.
…
Залучив его к себе во второй раз, я после ужина болтал с ним до поздней ночи, а когда он собрался уходить, я сослался на поздний час и заставил его остаться. Он лег на соседнее с моим ложе, на котором возлежал и во время обеда, и никто, кроме нас, в комнате этой не спал...
...
Ну, я был укушен чувствительнее, чем кто бы то ни было, и притом в самое чувствительное место – в сердце, в душу – называйте как хотите, укушен и ранен философскими речами,
...
– Мне кажется, – отвечал я, – что ты единственный достойный меня поклонник, и, по моему, ты не решаешься заговорить об этом со мной.
...
Я встал и, не дав ему ничего сказать, накинул этот свой гиматий – дело было зимой – лег под его потертый плащ и, обеими руками обняв этого поистине божественного, удивительного человека, пролежал так всю ночь. И на этот раз, Сократ, ты тоже не скажешь, что я лгу. Так вот, несмотря на все эти мои усилия, он одержал верх, пренебрег цветущей моей красотой, презрительно посмеялся над ней. А я то думал, что она хоть что то да значит, судьи, – да, да, судьи Сократовой заносчивости, – ибо, клянусь вам всеми богами и богинями, – проспав с Сократом всю ночь, я встал точно таким же, как если бы спал с отцом или со старшим братом.

В той битве, за которую меня наградили военачальники, спас меня не кто иной, как Сократ: не захотев бросить меня, раненого, он вынес с поля боя и мое оружие, и меня самого.

– Обычное дело, – сказал Алкивиад. – Где Сократ, там другой на красавца лучше не зарься. Вот и сейчас он без труда нашел убедительный предлог уложить Агафона возле себя.