простыня про характер РумпельштильцхенаСказочная трусость всегда – и весьма логично – сопровождается целым букетом других недостатков, которые делают невозможным симпатию к герою. Трус легко идет на предательство, не способен быть честным или благородным, не способен на самопожертвование – в общем, лишен всего того, что делает любого положительного героя в любой истории симпатичным. Впрочем, того, что делает симпатичным героя отрицательного – тоже – потому что из трусов злодеи выходят очень мелочные, гнусные, параноидально-жестокие – в общем, лишенные того размаха и своеобразного благородства, которые могут сделать любимцем злодея.
С этой точки зрения с Румепльштильцхеном происходит весьма любопытная эволюция, которую в каком-то смысле можно сравнить, с определенными натяжками, с путем от приквельного (и я имею в виду в первую очередь второй и третий эпизоды) Энакина до того Дарта Вейдера, которого мы все знаем и некоторые (ну вот как я) любим.
Исходные данные таковы, что с самого начала Румпель был неплохим человеком – но таким себе соционическим достом. Основные его положительные качества заключались в доброте, человеколюбии, заботливости по отношению к близким, что в реалиях его жизни ну уж никак не могло сойти за то, что будет цениться в мужчине. И если накопленные обиды на весь мир и страхи с получением силы все-таки перевешивают это вот все-сочувствие (а обычно так и происходит, потому что сложно ожидать от человека, которого всю жизнь шпыняли за его мягкость, что он будет продолжать в том же духе), то и применение этой силе находится соответствующая: месть, мелочная жестокость и получение удовольствия от нее. Когда воспитанный на законах естественного отбора и пребывавший в самом конце пищевой цепочки вдруг оказывается в ее начале – ощущение силы не может не закружить голову; и при этом она все еще не дает уверенности; демонстрация силы стает необходимой, потому что в глубине души наш герой – все тот же «маленький человек». И, собственно, с Румпелем это где-то и показано в сцене с растаптыванием превращенного в улитку, когда он плюет даже на увещевания Бэя, да и слова последнего насчет you’re hurting people all the time; то, насколько Румпелю плевать на девушку, которая становится первой жертвой новоприобретенных скиллсов по вырыванию сердца Регины, в каком-то смысле убийство Милы, да и сцена после поцелуя с Белль – стоит копнуть чуть глубже, и наружу прорывается все та же мелочность и неуверенность в себе, которые не могут добавлять плюсиков в карму. Тем не менее, с течением времени ситуация несколько меняется. Подход Румпеля к жестокости, как мне кажется, стает менее эмоциональным и более утилитарным, и у него таки появляется своеобразный кодекс чести: во-первых, my deals are always honourable, во-вторых – как мне кажется – вместо эмоционально же окрашенного «есть я, а все остальные – ничтожные черви», вырабатывается более широкая и в каком-то смысле более хладнокровная система свой-чужой. Ясно, что в категорию «свой» на эмоциональном уровне входят Бей и Белль (и исключительно они), но вот на рассудочном – он учится уважению, которым, в принципе, в той или иной мере пользуются не только Регина (что логично по праву силы), но и значительная часть главных героев, та же Белоснежка. К Румпелю приходит осознание собственной силы, того, что ему никому ее уже доказывать не надо, и, выходит, что пребывание в шкуре Темного влияет на его характер в каком-то смысле положительно – потому что основные черты Голда уже именно эти: спокойное осознание собственной силы, отсутствие мелочности или суетливости, умение держать спину прямо, Темный "выпрямляет" его, хоть и лишает той мягкости и доброты; и если человек-Румпель в первую очередь вызывает сочувствие, а Темный – тот сорт восхищения, который вызывают трикстеры как неконтролируемая стихия, наделенная обаянием, стилем и чувством юмора, то Голд, помимо этого, вызывает уже и уважение.