Сейчас, после второго Достоевского подряд, "Крейцерова соната" Толстого кажется мне еще более мерзкой (уж простите на сильном слове). Его идеальным героем никогда не мог бы быть князь Мышкин, потому что, судя по "сонате", "Исповеди" и что мы там еще читали, Толстой не мог сказать самого главного, у него Бог был что угодно, но только не любовь. Взять хотя бы для сравнения "позитивную" программу "сонаты" и "Идиота" хотя бы в смысле вот этой самой любви - и к женщине, и к ближнему - да и (все)прощения. Не мне судить о сущности христианства и том, что с этой точки зрения правильно, а что нет, но, скажем так, если из положения стороннего "наблюдателя" мне и раньше позиция Достоевского была ближе - и казалась более идеально-христианской, то теперь я в этом лишь утвердилась.