По сравнению с «Идиотом» «Бесы» как-то больше вписываются в мои представления о Достоевском, в первую очередь в том смысле, что там нет хороших и плохих – исключительно раздвоенные и страдающие.
Если говорить чисто об эмоциональном впечатлении, то «Идиот» мне понравился больше. Он более сопереживателен, ну и, конечно, лучшего человека, чем князь Мышкин, написать просто вряд ли возможно (я действительно очень люблю его; шутка, озвученная мною до того только вслух: теперь у меня есть по личному литературному «святому» от каждой традиции: Симор в буддизме, князь Мышкин в христианстве; второй литературный герой, с которым – мертвым, сумасшедшим или еще каким – хотят «поговорить» не только литературные же родственники, но и посторонние, но вполне влюбленные читатели). Мне кажется, тут даже и форма обусловливает: если в «Идиоте» это что-то среднее между точкой зрения вездесущего автора (который может, например, объяснить, что же именно происходит с Аглаей) и самого князя, с вниманием к его внутреннему миру, то здесь посторонний «рассказчик», который, действительно, может только угадывать, что же творится в головах героев, все же предполагает достаточно большую отстраненность и «объективность».
Если князь в следующем воплощении стал Иешуа Булгакова, то Кириллов – не иначе как в вечном возвращении – прямо и едва ли не дословно отправился в ручки Ницше. Кириллов проповедовал сверхчеловека еще до того, как это стало мейнстримом, ага, и если в самом этом идейном самоубийстве еще можно было сомневаться, то брошенная им фраза насчет того, что, достигнув «своеволия» и «человекобожия», следующие поколения должны переродиться даже физически – это точно оно (мало что сравнивается с этим восторгом межтекстового узнавания).
Кроме этого, Кириллов – идеальный философ; в лучших традициях античности, когда выжигали себе глаза, ибо они мешали думать о высоком, и бросались в вулкан уж не помню почему. Его действительно «съела идея». Там наш препод шутил шуточки о том, что философам на «охране труда» надо про Сократа и Джордано Бруно рассказывать, а я бы вот как раз отправляла про Кириллова читать.
Вообще эта вот некоторая «отстраненность» от Ставрогина и Кириллова, как по мне, тоже в каком-то смысле средство техники безопасности – позволяет читателю не отождествлять себя с ними чрезмерно, потому что соблазн очень уж велик. Последнее письмо Ставрогина к Дарье я читала с тотальным чувством само-узнавания (ни холоден, ни горяч, лишь тёпл, ага), а в этом случае это уж точно не свидетельствует ни о чем хорошем. «Мои желания слишком несильны; руководить не могут» и все такое. Могу даже предположить, что в «Идиоте» как раз потому подразумеваются большее погружение и точка зрения «изнутри», что представить себе внутренний мир князя Мышкина куда сложнее, а вот так или иначе соотнести себя со Ставрогиным или Кирилловым могут слишком многие, чтобы это понимание нужно было углублять литературно.