многоПрочитала за это время "Игрока" и "Записки из мертвого дома". Ни то, ни другое не слишком впечатлило, и, чтобы сделать "перерыв" (хаха), начала читать "Достоевский и Ницше" Шестова. В том, что касается Ницше, мне кажется, у него больше объективных суждений, чем касательно Достоевского, как по мне. То есть, здравого очень много, но все же, как по мне, Шестов делает из Достоевского слишком уж Ницше. В своем экзистенциализме-персонализме и желании показать, что именно "подпольные люди" были героями Достоевского, Шестой абсолютно не замечает позитивной программы (ну да, ну да, я просто страшно обиделась на его оценку князя Мышкина). Я не отрицаю, что сам Достоевский, очевидно, был куда ближе к Ивану Карамазову, Кириллову и иже с ними, чем к князю или Алешеньке - но это ничуть не отменяет того факта, что он мог верить в них как в идеал, пусть и недостижимый для него самого. Шестов же со своей любовью к "отдельному" человеку, к личности, и презрением к "великим идеям", которые требуют человеческих жертв, ударяется в противоположность: он не видит, что и "добрые люди" у Достоевского тоже могут быть личностями, не менее страдающими в чем-то, чем "подпольные люди". То есть, Шестов вроде как утверждает, что единичный человек - это самое главное - и при этом отрицает право быть людьми у тех, кто тем или иным не отвратителен.
Вообще чтение "критики" - это палка о двух концах: если критика "школьно"-филологическая, неглубокая, читать ее невозможно по определению, если понимаешь (или думаешь, что понимаешь) хоть чуточку больше критика. И тогда вроде сам бог велел читать критику коллег-философов, ибо да, действительно, они могут копнуть куда глубже - но у философов есть такой небольшой, но существенный минус: если филологи обычно хотя бы претендуют на наукоподобие, то любой тру-философ будет критиковать исключительно с точки зрения собственной философской системы, и потому может видеть хоть и глубже, но, например, очень однобоко, и будет копать в одном месте, не замечая ничего другого. Грубо говоря, Достоевский Бердяева и Шестова - это абсолютно разные Достоевские, причем в обоих случаях это одновременно и хорошо истолкованный Достоевский, и не Достоевский вообще. Ну и, да, философы куда более категоричны в своих суждениях, поэтому сложнее не попасть под очарование их проповеди - хотя и возможно, если можешь приблизительно определить и отделить собственную систему критика от критикуемого. В общем, от философов в этом деле можно получить больше, но и фильтровать их надо куда тщательнее.
Сегодня сначала посмотрела последние полторы серии "Бесов" 2007, и плевалась дальше, чем видела. Чтобы настолько не понять Достоевского, надо иметь особый "талант". И авторы происходящего, и актеры настолько слили самоубийство Кириллова и, черт возьми, не прочитали самое важное в письме Ставрогина, что там даже говорить не о чем. Понятия не имею, о чем, по мнению создателей сериала, вообще эта книга, если они этого не смогли ухватить.
Зато отсмотрела полностью "Братьев Карамазовых" 2009, и вот они чудесны. Так и хочется сказать: умеют же, когда хотят.
Типажи по большей части подходят, Иван и папаша - вообще стопроцентное попадание и по внешности, и по игре, барышни тоже хороши. Митя сначала смутил: я его представляла скорее более похожим на то, как в "Идиоте" показали Рогожина - но после первой же его эмоциональной речи поверила, что и тут все правильно.
Очень хороший тут Иван, не знаю даже, это он больше всего нравился лично мне или создателям сериала тоже. Изумительно сняли тот разговор Ивана с Алешенькой в трактире, который с теодицеей и Великим Инквизитором (хотя как человек, проведший бессонную ночь в компании письменной работы преимущественно по этому самому Инквизитору, не могла не заметить, что по тексту некоторые важные моменты они все-таки упустили). Разговор Ивана с чертом тоже прекрасен. Вообще про него (Ивана, а не черта), как и про Кириллова, тоже можно рассказывать на "охране труда" для философов: излишнее философствование приводит к чертям, интеллектуальному подстрекательству к убийствам, мукам совести и сумасшествию, как-то так.
Алешеньку не до конца вытянули (впрочем, как и князя Мышкина), но, кажется, этот тип людей действительно нельзя снять правильно, потому что то, насколько же они на самом деле добры, а не только смиренны, внешне не выразить никак.
Допрос Мити по тону и интонациям смутно напомнил первый разговор Иванушки Бездомного в психиатрической: некоторое количество абсолютно адекватных людей при исполнении допрашивают человека, который по всем признакам несет полный бред, и, тем не менее, мы-то знаем, что прав последний. Почти театр абсурда, красота. Ну и, кстати, с Булгаковым случились еще сопоставления ладанки Мити и бумажной иконки Иванушки, и потом ревматизма иванового черта и больного колена Воланда.
Напомнив себе текст "Карамазовых" после ознакомления почти со всем остальным важным, с чистой совестью могу сказать, что все самые важные персонажи Достоевского - выразители его идей в тех или иных формах - проходят через все его тексты очень четкими типами. Это не делает их менее оригинальными, но скорее служит для меня доказательством, что Достоевский все же куда больше - почти полностью - писал "с себя", а не с наблюдений за окружающим миром. Более-менее отдельно стоит Митя с его широкой русской душой (Рогожин просто не дотянул в смысле "все за всех виноваты"); вместе - Иван Карамазов, Ставрогин, Кириллов и Раскольников (как по мне, Раскольников и Кириллов - вообще две стороны одной монеты, просто один через убийство метил в сверхлюди "интровертно", другой "экстравертно", если угодно); Иван и Смердяков отзеркаливают одновременно Ставрогина и Верховенского и при этом они будто бы тот же Раскольников, только разделенный на два лица (я вот, кстати, до этого пересмотра и забыла, что "человекобог" был не только у Кириллова, но и у черта Ивана); вместе Алешенька и князь Мышкин, конечно же; из женщин почти одинаковы Грушенька и Настасья Филипповна, очень похожи пары Алешенька-Лиз и князь Мышкин-Аглая, недалеко отошла Катерина Ивановна из "Братьев Карамазовых" и Полина из "Игрока"; в "третьем разряде" рядышком где-то Сонечка Мармеладова и та книгоноша из "Бесов". Забавно в общей перспективе видеть, по сути, те же самые истории, только на новый лад - но так, что каждый раз в них, действительно, находится какая-то другая грань.
На твиттере уже, кажется, писала, а сюда не донесла: давно уже придумался еще один "аргумент" в пользу комбинации Стоппард+русская литература: та сцена в "Конце парада", когда Сильвия заявляет Титдженсу, что не может вынести его всепрощения и, что, если бы он презирал ее, упрекал ее, именно тогда у них был бы шанс - не знаю уж, сознательно это было сделано или не очень, но "уши" Настасьи Филипповной и князя Мышкина оттуда торчат очевидно.
А еще вычитала на немецкой вики, что метания НФ между Мышкиным и Рогожиным - это разница между агапе и эросом. Нет, я, конечно, тоже очень люблю лепить по всякому поводу и без двух Афродит, но все-таки немцы неправы.