я все о том же - о любвиКроме очевидных почти текстуальных реминисценций в серии было много «докторовских» моментов в смысле того таки излучения, которым Доктор отличается в лучшие свои моменты; но, пожалуй, самым внезапно общим между Шерлоком и Доктором (конечно, я бы сказала, Одиннадцатым в первую очередь) стало еще и великодушие.
Любовь Доктора к спутникам – это любовь старика, который знает наверняка, что все когда-нибудь заканчивается. И она бескорыстна настолько, насколько в принципе могут быть человеческие отношения. Доктор берет их за руку и показывает им вселенную, он показывает, какими чудесными они на самом деле могут быть, насколько каждый человек больше внутри, чем снаружи – а сам он получает спасение от одиночества и возможность стать ребенком рядом с ними, посмотреть на эту же вселенную чужими – восхищенными – глазами. Спутники всегда уходят, трагично или не очень, но Доктор всегда знает, что конец будет, и «в чем смысл быть счастливым, если потом будешь грустным? Потому что грустным будешь – потом».
Отношения в «Шерлоке» раньше нельзя было назвать односторонними, конечно, но Шерлок там в конце не зря пошутил насчет наличия практики с ребенком: Джон всегда был взрослым, ответственным, заботящимся, его любовь была деятельной, а ответом были какие-то редкие, мимолетные (и для зрителя от этого тем более драгоценные) моменты, которые случались, казалось, чуть ли не к удивлению самого Шерлока, который совершенно не знал, что с этими чувствами полагается делать и почему он их вообще испытывает. Первые полтора сезона действительно во многом были о том, что Джон «учил» Шерлока человечности.
Здесь же Шерлок показал вот эту вот «докторовскую», великодушную, не-эгоистичную любовь.
Я не могу выразить, как я ЛЮБЛЮ тот факт, что (и как) Шерлок принял Мэри. Да хотя бы одна эта сцена с ее бывшим парнем, если уж не говорить про их собственное взаимодействие.
Ужасно грустно наблюдать за всеми его переживаниями «конца эпохи» с этой подготовкой к свадьбе, фигурками из салфеток, уходом с танцев – но грустно именно потому, что это перестает быть детски-обиженным «как так, меня все бросили, я же такой хороший», которое можно было ожидать от Шерлока раньше – а потому, что это очень – взрослое, наверное? – принятие этих переживаний. Способность отодвинуть свое «эго». Да хотя бы то, что он в принципе, как оказалось, не только знает о том, что Джон делает для него, но и способен это выговорить – да еще и так – а потом стоять и спрашивать недоуменно, почему все рыдают.
В смысле отношений Шерлок был воплощением – думаю, не такой уж редкой – мечты о том, что тебя могут полюбить, даже если ты сволочь. Дружба в исполнении Джона – продукт, произвести который способны разве что очень сильные, великодушные люди, это было чувство, с которым чаще можно ассоциировать «лучших», а не настоящих себя. Фандом еще помнит разговоры не только о том, что Джон – одно на двоих сердце, но и что его душевного тепла буквально хватает на двоих. Раньше зритель мог ассоциировать себя с чувствами Шерлока, только вытащив на поверхность свои, пожалуй, не лучшие черты. И вот Шерлок – тот самый «хороший человек», которым он мог бы стать, и, разделяя его чувства, зрителю тоже приходится находить в себе лучшее.
Шерлок и его любовь оказались настолько больше внутри, чем снаружи.