Честно говоря, Одиннадцатый с Кларой для меня так ничем и не заиграли. Может, это эффект «первой спутницы», потому что после Эми сложно было представить кого-то, кто значил бы для него столько, может, еще что. Не знаю. Несмотря на все огонь, воду и медные трубы они для меня остались как бы по отдельности. Мне не хотелось о них говорить.
После 8.06 я не могу перестать думать о Двенадцатом с Кларой, и пересмотр 8.04 лишь добавил. Хотя, «думать» – не значит что-то «надумать», у меня ничего внятного.
Думаю я, например, о том, что Одиннадцатый с Кларой никогда не позволили бы себе вот этого вот обмена go to Tardis / do as you’re told в Listen.
И Одиннадцатый, мне бы кажется, не позволил себе вот этого всего по отношению к Дэнни – не только потому, что у него в целом другая реакция на стресс, но, скажем так, я почти уверена, что у Одиннадцатого не возникло бы с ним в принципе таких (или настолько серьезных) проблем.
Двенадцатый и Клара балансируют на грани родительских отношений, которые время от времени переворачиваются (как в Listen), а время от времени превращаются во что-то вообще непонятное (как в Caretaker).
Мне кажется, первая серия, когда Доктору пришлось буквально всеми доступными способами уговаривать Клару остаться – она в каком-то смысле задала подтекст последующему. В некоторой степени Доктор остался в уязвимом положении по отношению к Кларе. Несмотря на всю его, ээ, капальдинесс? ну то есть все эти самостоятельности, грубости и себе-на-уме, Клара, грубо говоря, нужна Доктору больше, чем он ей (или так он думает). И очень хочет, чтобы она его любила. И никак не может придумать, в каком же качестве она может его любить (изящная сублимация с этим мальчиком в 8.06: Доктор убеждается, что она любит его, да еще и такого, как ему хочется, но при этом он сам не несет ответственности за ее реальную любовь, not your boyfriend и все такое). И еще больше, пожалуй, не хочет, чтобы она эту вот уязвимость в полной мере оценила (не после 8.01, по крайней мере).
А Клара тоже, кажется, между этими вот модусами: то Доктор нуждается в заботе, по крайней мере эмоциональной, то они на равных – вот только роль ребенка она на себя уже, кажется, не принимает, и попытка Доктора играть в родителя тогда, когда вторая сторона этого не принимает, к уязвимости добавляет.
(На самом деле, вот эта вот двусмысленность и недоговоренность – именно та причина, за которой мой мозг, сердце, язык и прочие потроха зацепились за происходящее, «недоговоренность» – это красная тряпка для моего внутреннего фаната, повод к старому-доброму мазохистскому удовольствию).