большая, не подвергающаяся стороннему вмешательству цитата про Толстую Тетю - просто потому, что. - Помню, как я примерно в пятый раз шел выступать в "Умном ребенке". Я несколько раз дублировал Уолта, когда он там выступал - помнишь, когда он был в этом составе? В общем, как-то вечером, накануне передачи, я стал капризничать. Симор напомнил мне, чтобы я почистил ботинки, когда я уже выходил из дому с Уэйкером. Я взбеленился. Зрители в студии были идиоты, ведущий был идиот, заказчики были идиоты, и я сказал Симору, что черта с два я буду ради них наводить блеск на свои ботинки. Я сказал, что оттуда, где они сидят, моих ботинок в_с_е р_а_в_н_о не видать. А он сказал, что их все равно надо почистить. Он сказал, чтобы я их почистил ради Толстой Тети. Я так и не понял, о чем он говорит, но у него было очень "симоровское" выражение на лице, так что я пошел и почистил ботинки. Он так и не сказал мне, кто такая эта Толстая Тетя, но с тех пор я чистил ботинки ради Толстой Тети каждый раз, перед каждой передачей, все годы, пока мы с тобой были дикторами,- помнишь? Думаю, что я поленился раза два, не больше. Потому что в моем воображении возник отчетливый, ужасно отчетливый образ Толстой Тети. Она у меня сидела целый день на крыльце, отмахиваясь от мух, и радио у нее орало с утра до ночи. Мне представлялось, что стоит адская жара, и, может, у нее рак, и ну, не знаю, что еще. Во всяком случае, мне было совершенно ясно, почему Симор хотел, чтобы я чистил свои ботинки перед выходом в эфир. В этом был с_м_ы_с_л. Фрэнни стояла возле кровати. Она перестала держаться за щеку и обеими руками держала трубку. - Он и мне тоже это говорил,- сказала она в трубку.- Он мне один раз сказал, чтобы я постаралась быть позабавней ради Толстой Тети.- Она на минуту освободила одну руку и очень быстро коснулась ею своей макушки, но тут же снова взялась за трубку.- Я никогда не представляла ее на крыльце, но у нее были очень - понимаешь,- очень толстые ноги, и все в узловатых венах. У меня она сидела в жутком плетеном кресле. Но рак у нее т_о_ж_е был, и радио орало целый день! И у моей все это было, точь-в-точь! - Да. Да. Да. Ладно. А теперь я хочу тебе что-то сказать, дружище. Ты слушаешь? Фрэнни кивнула, слушая с крайним нервным напряжением. - Мне все равно, где играет актер. Может, в летнем театре, может, на радио, или на телевидении, или в театре на Бродвее, черт побери, перед самыми расфуфыренными, самыми откормленными, самыми загорелыми зрителями, каких только можно вообразить. Но я открою тебе страшную тайну. Ты меня слушаешь? В_с_е о_н_и, в_с_е д_о о_д_н_о_г_о - это Толстая Тетя, о которой говорил Симор. И твой профессор Таппер тоже, брат. И вся его чертова куча родственников. На всем белом свете нет ни одного человека, который не был бы Симоровой Толстой Тетей. Ты этого не знала? Ты не знала этой чертовой тайны? И разве ты не знаешь - слушай же, с_л_у_ш_а_й, - н_е з_н_а_е_ш_ь, к_т_о э_т_а Т_о_л_с_т_а_я Т_е_т_я н_а с_а_м_о_м д_е_л_е? Эх, брат. Эх, брат. Это же сам Христос. Сам Христос, дружище. Было видно, что от радости Фрэнни только и может, что двумя руками держаться за трубку. Прошло не меньше полминуты, и ни одно слово не нарушило молчания. Затем: - Больше я говорить не могу, брат.