Юпд: собственно, более внятно.
даже вроде как длинноСерия была очень моффатовская: сумбурная, с кучей движений для того, чтобы объяснить вещи, на которые уже все забили (я не совсем готова судить, насколько это получилось, потому что в определенный момент я честно плюнула на попытки свести концы с концами там, где их просто не было) – но, кажется, если хвосты и нелогичности еще где-то и торчат, то, по крайней мере, в куда меньших количествах, чем это было раньше. И на том спасибо (с точки зрения логики).
С точки зрения не-логики – я все еще сижу тут «между горем и величайшим восторгом», поэтому, как водится в таких случаях, готова простить все логические и какие бы то ни было еще ляпы. Последние – сколько там, десять, пятнадцать? – минут были идеальными перепадами этого самого горя (начавшегося, когда Клара нашла старого Доктора), восторга (очень – тоже моффатовский, но ху кэрс – хэппи-энд), опять горя, уже всерьез грозящего устроить масштабное затопление клавиатуры, потому что Амелия и рисунки, и взрослая Эми, и goodnight, Doctor, и «я всегда буду помнить время, когда я был Доктором», и все это – и снова финальный кусочек радости с Капальди, которого я теперь, действительно, не знаю, как ждать.
И я готова была, что Доктор регенерирует там, где это логично должно было случиться, и готовилась начать радоваться Капальди, но финальное явление Одиннадцатого и Амелия – это был просто контрольный в голову.
Нелогичность и «нетехничность» этого хэппи-энда напомнила о тех «нелогичных» моффатовских хэппи-эндах, которые мне нравились – о той же Пандорике хотя бы; и тут на самом деле очень много общего хотя бы в этой просьбе о помощи Клары – смотрящая со мной мама тут же окрестила это почти-религиозным порывом – и, собственно, в этом вот подарочке с небес.
Вообще, если уж об этом говорить, очень много внутренних «приветов» эпохе, не только совсем очевидных, но и просто цитирований вроде докторовского танца с детьми, который повторяет его «танец жирафа» на свадьбе Пондов, этих вот почти-плясок с палкой, напомнивших «Let’s Kill Hitler» – в первой половине серии, пока не началась собственно драма-драма, это напоминало, зачем мы здесь сегодня собрались.
Совсем старый Доктор в первое мгновение очень сильно внешне напомнил Бильбо, а дальше понеслась вся цепочка ассоциаций и настроений Серой Гавани, которые, как вы понимаете, отнюдь не уменьшили вечной боли моего несчастного фанатского сердца. Там действительно есть что-то общее в духе: не смерть, а перемена, но перемена навсегда, уход эпохи, последнее прощание, не становящееся менее грустным оттого, что светлое.
Впрочем, если уж говорить о параллелях с сами понимаете каким фандомом, то они начались раньше, на линии «человек, пытающийся вернуть свою homeland, которую, на самом деле, лучше бы не возвращать» – другое дело, что, в отличие от одного гномьего короля, Доктор понимает и сам, что возвращать не стоит и любить лучше в отдалении.
Старый Доктор с деревянной зверушкой, Клара и война буквально за окном – это, пожалуй, один из самых сильных моментов серии. Потому что, конечно же, все будет хорошо, все это знают, и Доктор будет жить; но именно в эти моменты я не могла выбросить из головы «и никого не спас, и ничего не исправил» – бессмысленный квест, сизифова (того, что у Камю, ага) борьба, never give up and never give in – это тоже очень по-докторовски. Очень по-Одиннадцатого.
Мне все еще не нравится манера «и прошло триста лет». Я еще в самый первый раз, в начале шестого сезона, страшно обиделась на это за Моффата. И тут обижалась целых минут пять – до того, как Доктор сказал Кларе, что «все равно или поздно stuck somewhere».
(К слову, наверное, только с Одиннадцатым могла случиться эта сцена встречи рассвета и трогательного прощания с головой кибермена).
Потом пошли – опять – интертекстуальности и мысленные кроссоверы, и я опять же почти простила происходящее. Ассоциации в этот раз с Тихим Городом у Макса Фрая. Неплохим, постоянно, кстати, сумрачным, местом, которое предоставляет своим жильцам все, чего они захотят, из которого в принципе невозможно выбраться – но в котором Макс застрял именно потому, что должен был так поддерживать жизнь мира, который он любит. Во всей серии книг для меня это была глава наиболее гнетущая и атмосферная одновременно. Если я в ближайшее время возьмусь за какие-нибудь драбблы, то это будет именно об этом вот «застрял».
Забыла, что еще хотела сказать, но, увы, времени на размышления теперь будет достаточно.первые три строчки, пока убегаю писать постКороче я залила соплями и слезами все, до чего дотянулась, и сейчас пойду писать длинный пост, чуть более внятный, чем, но так.
Серия дико моффатовская в плане всех этих странных таймлайнов и вообще всего странного, но, учитывая количество этих самых соплей и слез, которые умудрились извлечь из моего закаленного организма, я, пожалуй, couldn't care less.
Не знаю ни как переживать прощание Одиннадцатого, ни как ждать Капальди-сезона. (и шлет лучи сочувствия и любви обзорщикам)
Кстати, да.
Вообще, мне кажется, если долго думать о невидимом Галлифрее-за-трещиной и голосе оттуда, можно много найти чего-то... такого.
«и никого не спас, и ничего не исправил» – бессмысленный квест, сизифова (того, что у Камю, ага) борьба, never give up and never give in – это тоже очень по-докторовски. Очень по-Одиннадцатого.
Да.
Я отхожу потихоньку, и эта история начинает казаться какой-то притчей, аллегорией, что ли. С городом с говорящим названием, голосом рассказчика и сюжетом о борьбе, несмотря на неизбежность поражения.
эта вот просьба Клары - это, в общем-то, то же "я помню" Эми на новый лад. иначе как чудом и, не знаю, силой веры/воли уговорить таймлордов, что Доктора зовут Доктор, наверное, невозможно. я вообще, кроме Эми, еще и устроенную Мартой молитву вспоминала
Я отхожу потихоньку, и эта история начинает казаться какой-то притчей, аллегорией, что ли.
есть такое. с другой стороны, в хорошие свои моменты оно очень часто так и было
мне еще очень интересно покопаться в теме смерти здесь. конечно, Доктор несколько раз - хотя бы даже в шестом сезоне - собирался уже умирать "всерьез", без регенерации, но, мне кажется, тут, за то время, пока он сидел в Рождестве состаривался, в его голове должны были происходить какие-то любопытные процессы касательно перспективы навсегда умереть - да еще и от старости
мне еще очень интересно покопаться в теме смерти здесь.
Кто-то, кажется, дорогой Эсме, ещё в начале 6 сезона сформулировал: все квесты Одиннадцатого - про смерть. Так, по большому счёту, и оказалось. Может быть интересно посмотреть даже не только на последний эпизод, но и на всю эру в целом с точки зрения взаимоотношений Доктора со смертью.
Мне нравится поэтика этой простоты: есть одна планета, один погруженный в темноту город, атакованный всеми силами ада, и одна последняя жизнь, и после этого - одно бесконечное кладбище.
Кто-то, кажется, дорогой Эсме, ещё в начале 6 сезона сформулировал: все квесты Одиннадцатого - про смерть.
дада, помню, было дело. оно действительно "окупилось"
вообще у Одиннадцатого можно составлять его каталог смертей-недо-смертей, начиная от Пандорики через шестой сезон и сюда, и это будет отдельная песня
о главномМне нравится поэтика этой простоты: есть одна планета, один погруженный в темноту город, атакованный всеми силами ада, и одна последняя жизнь, и после этого - одно бесконечное кладбище.
да. и это тоже.