Смотри, произошло явление чая как феномена (с)
Посмотрела "Последнее искушение Христа" Скорсезе.
Фильм… дурацкое и уже затертое мною слово, но потрясающий. Даже не знаю, о чем говорить сначала. Наверное, все-таки о том, о чем этот фильм и есть – ну или «должен быть».
много и сумбурноСамый человечный из божественных… человек, который хочет жить. Человек, который – так получилось – Сын Божий. Человек, который хочет любви, семьи, простого счастья – и который должен идти на мучительную смерть. Человек, который сомневается и мечется. Человек, который ведет за собой, не будучи уверен сам. Человек, который так отчаянно хочет жить… который все-таки находит в себе силы умереть – и улыбнуться – «свершилось»…
Я верю в это все. Понятия не имею, как ко всему этому должны относиться «правоверные» христиане, хотя «смертная тоска» в Гефсимании – вполне себе «канонична». Не знаю и мне на это плевать – потому что для меня это вот – по-настоящему.
Когда я читала сами Евангелия, у меня не мог не встать вопрос – а как же чувствует себя Он Сам? Он всегда знает, что говорит, за ним идут, ему верят. Он – Мессия. Он знает это.
Но ведь не всегда так было. Был сыном Марии и Иосифа, был плотником, был – человеком. Каково это – узнавать, что ты - нечто большее? Каково это – сомневаться?
Это то, во что я верю. Живой, очень живой человек, который – Бог.
Бесконечное множество выборов. Выбор – между гордыней и смирением, между которыми так тонка грань. Стать Спасителем, принять себя таким, заставить поверить других – что это? Смирение – принять свою участь и нести ее, или гордыня – считать, что способен сделать это?
Выбор – между тем, чтобы жить самому и дать жить другим. Точнее, не так. Спасти мир. Зачастую – абстрактный. Зачастую – когда сам не уверен, действительно ли – спасешь…
Бог есть любовь. Бог есть секира. Бог есть смерть.
Он сам не знает, хотя – то искушение, которому почти поддался – мне кажется, что для него Бог так и остался Любовью, что бы там ни говорил Иоанн, что бы там ни говорил сам Бог…
Про Казандзакиса я услышала, хоть и не вспомнила сразу. Не знала, что фильм по книге. Потом уже подумала, что надо было сначала читать – впрочем, я уже успела скачать после первых же пяти минут…
Не сассоциировала, признаться, что это тоже – и об Иуде. Скачала и поставила смотреть как исключительно историю самого Христа…
Но какой же здесь Иуда. Какой же здесь… Иуда-на-равных. Иуда--борец. Иуда-рационалист. Иуда – правая рука, лучший ученик и - иногда мне так казалось - старший брат одновременно… все разговоры с ним – это что-то потрясающее. Еще до того, как я вспомнила, в каком контексте, собственно, выцепила Казандзакиса, до того, как я поняла, что будет и должно быть, после самой этой первой сцены разговора с Иудой – «останься со мной» - я поняла, что, даже если о нем больше и слова не будет, это все равно будет фильм еще и очень о нем. Но, конечно, тем дело не ограничилось, и… ох, я не знаю, как это выразить. Как выразить толком – этого Иуду. Который стоял до конца, который поддерживал – во всех смыслах. Который был «самым сильным» - и потому мог исполнить, предать. Тоже «любимый ученик» - собственно, оно очень во многом перекликается… И в мотиве Христа, у которого слишком мало было земного, и вот в этом вот – «любимом ученике», который лишь и может исполнить волю Божью… и именно он в конце искушения заставляет Иисуса передумать. Именно он произносит обличительную эту речь, потому что – «ты разбил мне сердце». Каждая сцена их взаимодействия, каждая сцена с Иудой – это безумно просто правильно, до последнего слова, до последней ноты. и я не знаю еще, что тут можно сказать…
У Нагибина:
И я слишком рано прозрел участь, мне уготованную, и ужаснулся. Нет, я сам уготовил ее себе, пожалев людей и дав этой жалости превзойти любовь к себе единственному, на чем стоит мир людей. Я мог остаться одним из пророков, еще одним предтечей, но я принял на себя ношу и стал сыном Предвечного. Я не был обречен на свой путь, Вифлеемская звезда сияла не мне, и я даже не видел ее из вертепа своими мутными, опрокинутыми глазами. Она была звездой надежды. Все делается произволением Божьим, но мне дана была свобода. Я выбрал крест, не обманув Небесного Отца. Но пока еще и я Сын Человеческий, и чувства во мне человеческие, иначе я не мог бы исполнить того, к чему призван.
И уже цитированное, про Иуду:
Но ты решишься, и я пойму, почему Господь не отказывается от человека при всей его мерзости и для чего моя смерть на кресте.
И еще, не могу все-таки не сказать – да, теперь я поняла, откуда растут ноги у Human Nature/The Family of Blood. Чертов гений РТД. Искушение обычной земной жизнью… да.
Я очень под впечатлением. Дурацкое, дурацкое слово. Как мне после этого... я сейчас просто ни о чем другом не могу. Ни думать, ни говорить. Слишком, слишком... да плевать, не люблю я все эти дурацкие определения - религия, христианство, от них так и тянет вот этой вот их верой-в-храмах, гадким этим старомодным формализмом несет, на меня уже многие старые знакомые и так "косятся" удивленно-подозрительно, дескать, чего это я "в религию ударилась" - но ведь не то это, не то! Это живое, это слишком настоящее, слишком во мне сейчас, взаправдашнее... ох.
Умолкаю.
Фильм… дурацкое и уже затертое мною слово, но потрясающий. Даже не знаю, о чем говорить сначала. Наверное, все-таки о том, о чем этот фильм и есть – ну или «должен быть».
много и сумбурноСамый человечный из божественных… человек, который хочет жить. Человек, который – так получилось – Сын Божий. Человек, который хочет любви, семьи, простого счастья – и который должен идти на мучительную смерть. Человек, который сомневается и мечется. Человек, который ведет за собой, не будучи уверен сам. Человек, который так отчаянно хочет жить… который все-таки находит в себе силы умереть – и улыбнуться – «свершилось»…
Я верю в это все. Понятия не имею, как ко всему этому должны относиться «правоверные» христиане, хотя «смертная тоска» в Гефсимании – вполне себе «канонична». Не знаю и мне на это плевать – потому что для меня это вот – по-настоящему.
Когда я читала сами Евангелия, у меня не мог не встать вопрос – а как же чувствует себя Он Сам? Он всегда знает, что говорит, за ним идут, ему верят. Он – Мессия. Он знает это.
Но ведь не всегда так было. Был сыном Марии и Иосифа, был плотником, был – человеком. Каково это – узнавать, что ты - нечто большее? Каково это – сомневаться?
Это то, во что я верю. Живой, очень живой человек, который – Бог.
Бесконечное множество выборов. Выбор – между гордыней и смирением, между которыми так тонка грань. Стать Спасителем, принять себя таким, заставить поверить других – что это? Смирение – принять свою участь и нести ее, или гордыня – считать, что способен сделать это?
Выбор – между тем, чтобы жить самому и дать жить другим. Точнее, не так. Спасти мир. Зачастую – абстрактный. Зачастую – когда сам не уверен, действительно ли – спасешь…
Бог есть любовь. Бог есть секира. Бог есть смерть.
Он сам не знает, хотя – то искушение, которому почти поддался – мне кажется, что для него Бог так и остался Любовью, что бы там ни говорил Иоанн, что бы там ни говорил сам Бог…
Про Казандзакиса я услышала, хоть и не вспомнила сразу. Не знала, что фильм по книге. Потом уже подумала, что надо было сначала читать – впрочем, я уже успела скачать после первых же пяти минут…
Не сассоциировала, признаться, что это тоже – и об Иуде. Скачала и поставила смотреть как исключительно историю самого Христа…
Но какой же здесь Иуда. Какой же здесь… Иуда-на-равных. Иуда--борец. Иуда-рационалист. Иуда – правая рука, лучший ученик и - иногда мне так казалось - старший брат одновременно… все разговоры с ним – это что-то потрясающее. Еще до того, как я вспомнила, в каком контексте, собственно, выцепила Казандзакиса, до того, как я поняла, что будет и должно быть, после самой этой первой сцены разговора с Иудой – «останься со мной» - я поняла, что, даже если о нем больше и слова не будет, это все равно будет фильм еще и очень о нем. Но, конечно, тем дело не ограничилось, и… ох, я не знаю, как это выразить. Как выразить толком – этого Иуду. Который стоял до конца, который поддерживал – во всех смыслах. Который был «самым сильным» - и потому мог исполнить, предать. Тоже «любимый ученик» - собственно, оно очень во многом перекликается… И в мотиве Христа, у которого слишком мало было земного, и вот в этом вот – «любимом ученике», который лишь и может исполнить волю Божью… и именно он в конце искушения заставляет Иисуса передумать. Именно он произносит обличительную эту речь, потому что – «ты разбил мне сердце». Каждая сцена их взаимодействия, каждая сцена с Иудой – это безумно просто правильно, до последнего слова, до последней ноты. и я не знаю еще, что тут можно сказать…
У Нагибина:
И я слишком рано прозрел участь, мне уготованную, и ужаснулся. Нет, я сам уготовил ее себе, пожалев людей и дав этой жалости превзойти любовь к себе единственному, на чем стоит мир людей. Я мог остаться одним из пророков, еще одним предтечей, но я принял на себя ношу и стал сыном Предвечного. Я не был обречен на свой путь, Вифлеемская звезда сияла не мне, и я даже не видел ее из вертепа своими мутными, опрокинутыми глазами. Она была звездой надежды. Все делается произволением Божьим, но мне дана была свобода. Я выбрал крест, не обманув Небесного Отца. Но пока еще и я Сын Человеческий, и чувства во мне человеческие, иначе я не мог бы исполнить того, к чему призван.
И уже цитированное, про Иуду:
Но ты решишься, и я пойму, почему Господь не отказывается от человека при всей его мерзости и для чего моя смерть на кресте.
И еще, не могу все-таки не сказать – да, теперь я поняла, откуда растут ноги у Human Nature/The Family of Blood. Чертов гений РТД. Искушение обычной земной жизнью… да.
Я очень под впечатлением. Дурацкое, дурацкое слово. Как мне после этого... я сейчас просто ни о чем другом не могу. Ни думать, ни говорить. Слишком, слишком... да плевать, не люблю я все эти дурацкие определения - религия, христианство, от них так и тянет вот этой вот их верой-в-храмах, гадким этим старомодным формализмом несет, на меня уже многие старые знакомые и так "косятся" удивленно-подозрительно, дескать, чего это я "в религию ударилась" - но ведь не то это, не то! Это живое, это слишком настоящее, слишком во мне сейчас, взаправдашнее... ох.
Умолкаю.
@темы: сінематограф, Іуда
