Длинные фанфики надо писать, чтобы, когда спустя два года тебя только-только начнет накрывать по этой же теме, ты сходил, быстренько перечитал собственную - закрывающую гештальт, конечно же - писанину и быстренько же успокоился. Ну или почти. Идеально.
А теперь как бы мне сделать клона себя, которого можно было бы превратить в литературного раба, пишущего на закрытие остальных гештальтов, до которых мои фикрайтерские ручки никогда не добирались и не доберутся, а таких процентов девяносто.
А вообще поняла, что у меня не только со связующими сценами проблема, а и вообще с умением "растягивать" повествование - много слишком скомканного, а как исправить - неизвестно - так что смех смехом, а, может, в слэше-на-тридцать-глав надо тоже обращать внимание не только на траекторию полета психологической мысли автора, но и на то, как они это чисто технически делают.

@темы: остались пальто и я

---

Как человек, большую часть своей сознательной жизни использующий защитный механизм "ресентиментной" девальвации ценностей (ну, вы знаете эту логику: я не могу что-то получить - значит, оно мне не надо - значит, оно плохо само по себе), со всей ответственностью могу заявить: когда на таком слишком уж очевидно ловишь другого, выглядит это в лучшем случае смешно. Нельзя так, товарищи. Это просто задевает мои, я бы сказала, профессиональные чувства: как можно врать себе, если даже не слишком ближним видна метафизическая надпись огненными буквами над каждым словом "девальвация ценностей"? Тщательнее надо быть, тщательнее.

@темы: остались пальто и я

---

Вчера пересмотрела таки финалку РобинГуда, и опять задумалась о судьбах страны.
Например, о той самой недосказанности, которая двигатель прогресса великих чувств, большей части печально-красивых финалов и фанфикшена заодно. Именно из-за ее художественной силы перебежчики на светлую сторону, как правило, каются и быстренько умирают (от греха подальше, чтобы не передумали): им не дают поговорить (или договорить, если угодно). Иначе героизм-байронизм героев плавно перетекал бы в достоевщину, и это были бы совсем другие истории (что, собственно, и происходит со Спайком в 7 сезоне - но там тоже есть уже другая недосказанность, только-только возвращенной близости и правдивости предсмертного признания в любви).
Есть прекрасные истории, которые ставят точку действительно тогда, когда все уже сказано. Для меня это, например, Being Human - я не имею в виду совсем финал, но, например, смерти персонажей в третьем-четвертом сезонах. Я вовлечена в историю, сопереживаю, но я с трудом представляю себе фанфик, например, про Митчелла: он все сказал, прошел в том числе свою достоевщину и плотно закрыл за собой двери. Самое главное - он уходит с абсолютным взаимопониманием с Энни и Джорджем.
Большинство же тех финалов, которые порождают желание получить шок бленкит, порцию шоколада и пойти читать/писать фики - это незакрытые гештальты, А без Б. Вейдер никогда не расскажет Люку о своем татуинском детстве, или о Падме, ему не придется смотреть в глаза Лее, а Люку не придется узнавать своего настоящего отца, как он есть - не только с устрашающей маской и раскаянием, но и всем букетом достоинств и недостатков. Доктор почти наверняка еще встретит Мастера, но длинное-длинное троеточие именно в этом месте означает, что Доктор так и не успел не просто сказать, а по-настоящему донести, что Мастер для него значит, а Мастеру не приходится отвечать за последствия "прочь с дороги". Робин никогда не извинится за детские выходки и не наполнит реальным, "прижизненным" смыслом обращение my friend, а Гисборн не выговорит убийство Мэриан (и соответственно Робин не сможет его понять/простить); и именно поэтому я страшно обижена на сценаристов, которые, вместо настоящего разговора, устроили экскурс в санта-барбаровское прошлое, который не устранил недоговоренности, а, напротив, добавил еще больше причин, по которым этот разговор должен был случиться (я уже писала, что сама по себе идея совместного детства мне нравится, она правильна, вот только она поднимает вопросы, а не дает ответы, и уж тем более не дает их третий братец).
Торину, кстати, хотя это совсем другой случай, тоже не приходится отвечать за последствия своих поступков - хоронить племянников или пытаться как-то загладить свою вину перед ними и компанией; с художественной точки зрения, как по мне, если оставлять Торина в живых, то только для того, чтобы заставить поразгребать последствия, а потом все равно убить, не дожидаясь, пока все устаканится, но все-таки эта история работает по законам саг, а в таком случае это было бы уже что-то другое.
Заодно, раз уж с него все началось, оставлю видео по РГ. Вообще Mumford and Sons, как по мне, ложатся практически на любой фандом (например, на эту же песню я видела неплохое видео про Торина), а это еще и сделано красивенько.

@темы: Doctor Who, Robin Hood, Hobbit

---

Я давно у себя ничего такого не постила, но это идеальное Wholock-кроссоверное видео.



Подозреваю, я буду не первая, но на всякий случай:

[L]Колокольчик фарфоровый[/L] <a href="http://nameofrose.diary.ru/p189995797.htm">постит</a> Wholock фан-видео

@темы: Sherlock BBC, Doctor Who

---

Всегда искренне восхищалась фикрайтерами, которые могут растянуть на тридцать глав сослэшивание двух героев, приправленное раздольным ангстом и не слишком экшеновым путешествием из точки А в точку В. В такие моменты я сразу чувствую, что ни фига мой "богатый внутренний мир" не богатый, ибо половина прописанных психологических твистов, надумал-передумал-перепередумал, мне бы никогда в жизни просто в голову не пришла - и это при том, что я искренне (и небезосновательно) считаю себя человеком, ведущим более бурную жизнь в собственной голове, чем в "реальном" мире. Свою единственную фикрайтерскую долгоиграйку я писала частями, и, можно сказать, от кульминации к кульминации, причем, несмотря на мою любовь копаться в головах персонажей, эти кульминации все-таки должны были иметь хоть какую-то внешнюю причину/повод, а не только "листочек упал - я так решил, листочек взлетел - я передумал назад". А вот как люди умудряются писать "психологию в себе" (или уж, скорее, как они для этого воспринимают мир) - дело непостижимое.

@темы: остались пальто и я

---

Развлекла тут себя чтением "Государя" Макиавелли - наконец-то закрыла пробел в профессиональном образовании, хотя, как можно легко догадаться, основным мотивом тут все-таки послужили "Борджиас", и поэтому будет больше про сериал, чем про самого Никки.
Благодаря сериалу я имела хотя бы приблизительное представление об исторических событиях и персонажах той эпохи; отсылки же к биографии Чезаре делились на две категории: "аняня, вот это было в сериале" и "черт возьми, какая жалость, что этого уже никогда не покажут". "Государь" подтвердил, что с точки зрения исторических подвигов сериал закончился как раз на самом интересном месте, потому что именно после захвата Романьи и появляется смысл говорить о Чезаре как о персонаже, оставившим след в истории и настолько впечатлившем Макиавелли: первые два сезона он еще только подходил к этому, в третьем только-только начал разворачиваться. И это очень печально.
Макиавелли, "как и было сказано", от души поет Чезаре дифирамбы. Я люблю философов Возрождения за то, что в их произведениях можно рассмотреть, хотя бы опосредованно, их личность, а, поскольку в случае и Макиавелли, и Чезаре я не могла избавиться от их сериальных образов, это приобретало особую прелесть.
Вообще Макиавелли оставил странное впечатление ведущего (или оператора?) программы о животных, который наблюдает, снимает занимательные сюжеты, где-то там явно симпатизирует зверушкам, но при этом не вмешивается. В нем как для человека, имеющего непосредственное отношение к политике и определенной власть имущей семье, удивительная степень беспристрастности, как будто его самого это не касается - действительно, наблюдения за саванной; он вскользь упоминал о своих разговорах с французским кардиналом (тем самым, которого кардиналом сделали в третьем сезоне вместе с расторжением брака французского короля) и собственно с Чезаре (которого, оказывается, в простонародье называли таки Валентино): Макиавелли вроде как присутствует везде понемножку, он интересуется не результатом событий, а тем, как они протекают, то есть, действительно, наблюдает за зверушками, но вмешиваться, когда для очередного львенка дело заканчивается плачевно, не будет.
Вообще, если бы в "Борджиас" сняли финал, где умирает не папа, а уже Чезаре, я бы не отказалась от последнего "обрамляющего" кадра, в котором Макиавелли закрывает написанную им книгу.
А если говорить исключительно про сериал, то я все-таки жалею, что Никки было так мало, и не только потому, что он прекрасен сам по себе, а и потому, что у них была очень интересная динамика с Чезаре. С одной стороны, это могло быть чем-то вроде отношений учителя-ученика, но Макиавелли не учил и не воспринимал Чезаре, как низшего - скорее как партнера по игре. Сам Макиавелли вроде как и правда не вмешивается, смотрит не только со стороны, но и сверху вниз, а тут среди тех, кто играет, появился кто-то достойный, достаточно умный и интересный, и Макиавелли, с одной стороны, принимает его как равного, с которым может быть просто интересно, с другой - явно получает определенное удовольствие, давая ему подсказки, намеки, как все-таки младшему, и отправляя играть дальше, чтобы самому наблюдать за развитием сюжета.

@темы: література, series

---

Сон не помог, но я не исполнила свою угрозу по пересмотру финалки РГ, потому что пересмотрела 3.10-11, проматывая все ненужное. Вы не представляете себе, насколько возрастает эстетическая (да и все прочие) ценность этого сериала, если смотреть его, только когда в кадре есть Гисборн.
Все еще считаю, что, если бы им с Робином дали порезвиться живыми на воле еще пару серий, этому сериалу можно было бы простить вообще все.
Первый гифсет приблизительно иллюстрирует "порезвиться", а дальше - у меня на тумблере просто лежит слишком много Гисборна.

много

@темы: Robin Hood

---

Непостижимы пути мои.
Пошла искать англоязычные фики по ЗВ (в этом фандоме я испытываю непреодолимую тягу к Люко-Вейдеровскому fix it, а лежащую на компьютере "классику", которая приносит фандомное успокоение, перечитывала уже раз пять), нашла русскоязычные по РГ. Убила полдня на АУшный, черт знает какой, но неплохо написанный, фик, только для того, чтобы за три абзаца до "конца" обнаружить, что он не закончен. Черт с ним, с фиком, но я и так с трудом удерживалась от возвращения к мрачным безднам робингудовских страданий (вот уже неделю всего лишь грожусь пересмотреть последнюю серию, но не исполняю, какое мужество), а тут вот... тьфу. Придется еще фики искать.
Юпд: слава всему, уже пришло мое "детское" время, и я сейчас пойду спать с надеждой на то, что к утру отпустит.

@темы: Robin Hood

---

Села тут пересматривать «Звездные войны», отсмотрела оригинальную трилогию, и в очередной подумалось о том, насколько же отличаются талантливо написанные семейные ценности от написанной бесталанно родовой морали (и разница, как вы понимаете, здесь исключительно в этом самом таланте и чувстве меры).
Вот возьмите как раз ЗВ, «Короля Льва», например, а с другой стороны - «Once Upon a Time» и те самые пред-финальные серии «Робин Гуда». И найдите десять отличий.
Для удобства разложу отношение к людям и связанную с этим мораль по схеме: гуманизм (отношение к человечеству вообще) – род (родовая мораль/семейные ценности) – (само)ценность каждой личности. И основная проблема той «родовой морали», от которой начинает тошнить, в том как раз, что, уделяя внимание среднему звену, они забывают о двух крайних – и получается черти что.
Сложно представить себе более семейную вещь, чем «Король Лев». Муфаса прощает маленькому Симбе его выходки – потому, что он его сын. Симба возвращается в королевство – потому что он сын своего отца, и его понятия о долге и чести связаны именно с этим. Симба чрезмерно опекает свою собственную дочь, но, даже восставая против этой авторитарности, она все еще любит отца, а он принимает ее и понимает, что она была права. Это история о безусловной семейной любви – а, если и есть смысл рассказывать историю о семье, так это только о любви безусловной, раскрывающей лучшее и в любящем, и в любимом; когда эта любовь одновременно помогает раскрыться личность, развить в ней лучшее, и отсылает к общечеловеческим ценностям, к тем безусловным любви, прощению и пониманию, которых, в принципе, должен заслуживать любой человек. «Король Лев» в этом смысле – действительно история об идеальных отношениях родителей и детей, об идеальной семье, и, если уж ставить перед собой дидактические цели и прививать мораль детям, что само по себе неплохо, то прививать ее следует именно так. Не категорический императив, но вполне адекватная, где-то там христианская мораль, на которой действительно можно кого-то там воспитывать и делать добрее.
Также семейная до мозга костей оригинальная трилогия ЗВ. Люк не хочет сражаться с Вейдером, потому что он его отец – абстрактная, в общем-то, фигура, да еще и плохо состыковывающаяся в воображении Люка с тем, что ему рассказывали об Энакине. Вейдер точно так же вступается за Люка потому, что он его сын. Но при этом это чувство, с одной стороны, не обезличено: под конец, когда вопрос становится ребром, они говорят друг с другом, слышат друг друга, пытаются наладить контакт. С другой стороны, оно выводит на «гуманизм»: хотя эта сказка действительно о «войне», и это накладывает отпечаток, в поведении Люка в конце шестого эпизода, когда он отбрасывает лайтсейбер и говорит, что не будет сражаться и не перейдет на Темную Сторону, мне видится что-то почти от Доктора: готовность видеть лучшее, давать второй шанс, при этом стоять на своем и жертвовать собой (но не другими, чем грешат иезуитствующие товарищи джедаи) ради идеалов – в этом выражается его отношение к миру вообще, а непосредственным объектом, воплощающим эти идеалы и чувства, уже и становится его отец. Невозможность допустить, чтобы умер его сын, выводит Вейдера на нежелание смерти вот этому конкретному человеку, который определенно не может не вызывать в нем уважения/симпатии, и через это выводит на готовность/потребность менять свои ценности вообще.
И с Леей: когда Люк узнает, что она его сестра, это практически ничего не добавляет к их дружбе и заботе друг о друге.
Совсем же другая история в ОуаТ и РГ (первое, конечно, особенно). Там плевать и на общечеловеческие ценности, что бы и как ни декларировалось, и на личность. Вся компания положительных персонажей давно знает Румпеля, что он такое и на что способен, но собирается спасать его не потому, что кто-то ценит его как личность или считает, что жить должны все, а потому, что он семья: внезапно оказался дедушкой любимому общему сыну, подумать только. Регине дают третий, десятый и пятидесятый шанс не потому, что кому-то действительно нравится Регина и не потому, что у них есть вот эта вот «докторовская» мораль, а потому, что она – «мать» Генри, то есть, опять, семья. Род. И это проходит на всех уровнях: между Румпелем и Беем, Эммой, Региной и Генри, даже Эммой и ее родителями – везде.
В РГ Робин и Гай объединяются и бросаются вместе спасать совершенно незнакомого человека не потому, что осознали свой идиотизм, или прониклись ценностью каждой человеческой жизни, или хотя бы вспомнили, как в альтернативной реальности пили пиво с этим товарищем, а потому, что им сказали, что он – их «семья», не имеющая к ним, собственно, кроме кровной связи, никакого отношения – и тем самым они перечеркнули в сериале возможность для двух людей найти общий язык потому, что они знают друг друга, то есть видят личности (а ведь знают, да еще как), или потому, что так требует вроде как проповедуемая Робином высокоморальность.
Если уж отвлечься от примеров, мне хорошо написанных семейных ценностей, а не очередного шаблонного восхваления родственных уз, особенно не хватает в современных мультиках. Как иду в кинотеатр на что-то с претензией, так в большинстве случаев хочется отправиться заедать привкус каким-нибудь «Королем Львом», где действительно имели чувство меры и умудрялись смешивать в один котел и гуманизм, и семью, и личность, а не зацикливаться на семье исключительно.

@темы: сінематограф, Once Upon a Time, Robin Hood

---

На этот момент из видеоблога я могу смотреть если не бесконечно, то очень долго. Особенно радует вторая гифка, ибо я никак не могу избавиться от ощущения, что телодвижения Бильбо означают что-то вроде "подожди минуточку, давай лучше я", а это же мой любимый цвет Бильбо.
Интересно, когда это. Судя по кустикам и смутно влажным прическам, может быть первая встреча с людьми Озерного города - тогда я бы не отказалась посмотреть, как Бильбо пытается взять на себя роль наиболее дипломатичного и тактичного при отсутствии Гэндальфа. Хотя, я не отказалась бы посмотреть на это в любом случае))
Да-да, любимая игра "отгадай сцену по трем секундам", знакомая всем, кто когда-либо ждал сериал/фильм

@темы: Hobbit

---

Здоровый образ жизни в моем исполнении выглядит приблизительно следующим образом: лягу рано, встану рано, позавтракаю мюсли, накуплю йогуртов и фруктов, потом - ШОКОЛАД МОРОЖЕНОЕ ВЫПЕЧКА, потом сделаю зарядку, позанимаюсь важными умными делами, потом АЛКОГОЛЬ НАРКОТИКИ РОК-Н-РОЛЛ ЛИВ ФАСТ ДАЙ Карл ЮНГ встану рано.

@темы: остались пальто и я

---

У меня настолько долго держится хорошее настроение, что я уже начинаю подозревать, что меня настигла какая-то внезапная душевная болезнь.
Неожиданно удачно съездила в родной город. Вообще-то ездили с мамой на поминки, но, хотя объяснимая человеческая печаль время от времени еще дает о себе знать, на этот раз она решила держаться от меня подальше. Может, потому, что я начала утро чисткой пяти килограмм картошки, которую потом еще и мыла в душевой кабине, а ближе к вечеру я умудрилась сломать лифт в девятиэтажном доме - слишком много мелких прекрасных нелепостей, чтобы грустить.
Поперебирали еще прабабушкины старые фотографии. Некоторые из них датировались еще тридцатыми годами, так что можете представить себе мой восторг ретрофила.

пруфпики

Вот это вот, например, моя прабабушка. Копий этой фотки было достаточно много, у части сзади дарственные надписи, датируемые началом сороковых, кажется. Фото предназначались родственникам моей прабабушке на Урале, откуда она переехала.

Кто на этих фото - я не знаю, но первая сзади подписана 31 годом.

Тут моя прабабушка сидит по центру, насколько мы понимаем. Все-таки у них были совсем другие лица.

А это вот - куда более современное, 60х или 70х, но мне понравилось киевское оформление.


Вечером меня выгуливала дорогой Эсме, которой моей лучи любви и карлсоновски-терминаторовское обещание еще вернуться

Вчера первую половину дня честно сидела дома в обнимку с читалкой, каким-то образом прочитав за день "Шоколад" Джоан Харрис, пока папа готовил что-то по-ганнибаловски эстетичное, но, к счастью, не вызывающее подозрений о происхождении мяса ввиду торчащих ножек и крылышек, а вечером, как и было сказано, меня повезли кататься на велосипедах. Ну, точнее, это папа думал, что кататься - на самом деле скорее "мучить", ибо я села на велосипед впервые лет с двенадцати, и то тогда я на нем тоже исключительно сидела, но никак не ехала. Первое время я посвятила зарабатыванию боевых царапин, синяков и прочих очевидных свидетельств собственного геройства, и заодно воплям, что на лошадях мне нравится куда больше, но потом все-таки начала умудряться даже ехать. Правда, стопов и поворотов у меня все еще не было, и что вечером, что сегодня утром болит у меня буквально все. Мне даже сидеть больно, а ноги представляют собой пятьдесят оттенков синяков, но ощущение собственно героизма греет душу
В общем, у меня два дня было совершенно непривычное для меня "счастье быть с людьми", и это не может не радовать.

@темы: остались пальто и я

---

фикло-2

Еще одно фикло, на сей раз с пылу с жару последнего тура. Заявке соответствует (более-менее) первая часть, а потом я, не слишком сопротиляясь, поддалась на уговоры и написала бонус, который нравится мне больше, но имеет отношение не к заявке, а к моему любимому жанру "я так вижу". Слэш еще более бессмысленный и беспощадный, и на сей раз оправдывает меня только то, что я продолжаю нести в массы Бильбо, который, как кошка, гуляет сам по себе, и каноничную безысходность.

в пучину

На заявку: Торин/Бильбо - у хоббитов отношения между мужчинами - нечто немыслимое, об этом даже вслух не говорят, и это делает жизнь хоббита из Бег-Энда, не смеющего признаться даже себе в собственной "ненормальности", весьма одинокой и тоскливой. В то время как у гномов любимый друг чаще всего становился соратником не только в бою, но и в постели (женщин всегда гораздо меньше, и даже из них замуж не все выходят, так что традиции слоились... специфические). И разница культур становится причиной взаимного недоумения хоббита и гнома, совершенно по-разному воспринявших для себя крепкие объятия на скале Каррок. Попытки Торина приласкать полурослика, испуг Бильбо, попытки хоббита то так, то эдак истолковать "неприличное" поведение гнома, и - двенадцать спутников, с интересом наблюдающих за развитием событий.

часть, 953 слова

Торин мгновенно убрал бы ладонь с плеча Бильбо, если бы напряженной, застывшей позе не противоречил взгляд — в нем удивление, вопрос, но не неприязнь. Не отталкивают с таким взглядом, это уж Торин может сказать, поэтому чуть сжимает пальцы, а потом садится со своей миской совсем рядом, плечом к плечу, и ждет, как потихоньку успокаивается, расслабляется полурослик.
Бильбо старается сосредоточиться на еде и не думать о том, что перед очагом в доме Беорна вполне достаточно места, чтобы Торин мог сесть не так близко; в конце концов, мало ли, какие у гномов обычаи. Тепло чужого плеча заставляет нервничать куда больше, чем должно (да вообще не должно!), и с трудом Бильбо отгоняет мысль, что король специально насмехается над ним.
С самого Каррока Торин ловит на себе искоса, исподволь бросаемые взгляды — и никогда не может заставить Бильбо посмотреть ему в глаза. Полурослик приносит ему похлебку, заботится первые дни о его ранах, что гном неохотно, но все же принимает — да одного этого уже было бы достаточно!.. — на мгновение льнет к не таким уж случайным прикосновениям, а потом отдергивается и глядит испуганно, недоверчиво.
Мало ли, какие у гномов обычаи, — твердит про себя Бильбо и чувствует, что его щеки горят. Если бы они были в Шире, и так вела себя какая-нибудь хоббитянка, Бильбо знал бы, чего от него хотят. Прикосновения Торина слишком приятны, и потому оставляют чувство вины и стыд: в Шире лишь мужчина и женщина стали бы так вести себя друг с другом, но ведь Торин не хоббит — может, у гномов так принято, может, так обращаются с товарищами, или со спасшими жизнь, и это его, Бильбо, неправильность, странность, его вина, что кажутся ему эти прикосновения слишком долгими, слишком неслучайными, слишком… не может же мужчина и король действительно иметь в виду то, что заставляет Бильбо избегать чужого взгляда — мало ли какие у гномов обычаи!
Двалин выдерживает еще неделю, после чего, с прощаемой лишь ему тролльей бесцеремонностью, задает вопрос, который, знает Торин, интересует уже всех имеющих глаза гномов. Торин и сам не понимает, "почему не", и ему не нравится, что на это обращают внимания, поэтому ответ выходит куда более резким, чем следовало бы.
Торин ни на мгновение не забывает, что Бильбо — другой, чужак, не их крови. С удивлением понимает, что для него это шанс — иллюзии свободы, быть может? — потому что Бильбо не знает их обычаев, ему плевать на их условности, ему, кажется, плевать даже на то, что он король — "король ты или не король, а есть после таких ран всем надо, и побольше" — но, может, в этом все дело? Если бы Бильбо был гномом, они бы давно уже делили ложе, но собственные действия кажутся Торину настолько очевидными, что в его голове никак не укладывается мысль, что полурослик действительно может не понимать их.
Балин осторожно спрашивает, не хочет ли Торин, чтобы он, Балин, поговорил с Бильбо и, быть может, помог расставить черты над рунами. Торин, сдерживая темперамент, отказывает: что он, сам не справится, не маленький ведь. Тогда Балин предлагает, чтобы поговорил сам Торин — он и поговорил бы, да как, о чем, если он уже разве что в голос не кричит о своих намерениях, видит в заботе, косых этих взглядах ответное чувство — и, тем не менее, полурослик будто вовсе ничего не замечает!
Еще через пару дней Торин узнает, что компания делает ставки. Его гордость уязвлена, он чувствует себя посмешищем еще и потому, что никак не имеет права приструнить их.
Может, еще и поэтому терпение Торина лопается на третий день в Мирквуде:
— Садись, — просто говорит он Бильбо вечером, на привале. Бросив на землю плащ, устраивается сзади и молча начинает заплетать волосы. У компаньонов, на счастье, хватает остатков такта для того, чтобы усердно заниматься своими делами.
— Что ты делаешь? — тихо спрашивает Бильбо.
— Тебе лезет в глаза, — просто объясняет Торин и продолжает, стараясь не причинять боли: волосы полурослика куда мягче и тоньше гномьих.
Они молчат, Торину кажется, что Бильбо почти не дышит, и он никак не может придумать, что сказать, потому что предложения более ясного и недвусмысленного сложно придумать, и Бильбо должен был уйти, если не хочет его принять; почему же он сидит так, будто камнем взялся, будто удара в спину ждет — что еще он, Торин, смеет добавить к этому, чтобы совсем не потерять лицо?..
Торин смотрит на потертый сюртук полурослика и вновь думает о том, что Бильбо чужак, каким бы храбрым соратником, заботливым помощником и острым на язык собеседником он ни был.
— Ты не ушел сейчас, — наконец, тихо говорит Торин.
— Волосы действительно лезут мне в глаза, — пытается отшутиться хоббит.
— Ты знаешь, почему я делаю это для тебя?
— Ну, ты ведь сам сказал. Наверное, чтобы помочь товарищу?
— Ты действительно хороший товарищ, мастер Бэггинс, — и Торин наклоняется вперед, зарывается пальцами в волосы на затылке, слегка поглаживает шею, и теперь Бильбо определенно не дышит. — Но у гномов просто товарищи не смеют прикоснуться к волосам.
— Ты не… — полурослик молчит, будто язык проглотил, но теперь Торин ничем уже не может помочь ему. Наконец, все же собирается с мыслями и неожиданно твердо говорит: — У нас это не принято.
Торин отстраняется. Какой же дурак, как мог не подумать о том, что хоббиты могут быть настолько другие, что у них может быть просто — не так, не принято… ну да, как будут делить ложе с другими мужчинами те, кто не знают военных походов и битв, у кого не может быть братьев по оружию, ибо нет оружия, кто не будет прикрывать спину, ибо нет врага — неоткуда было взяться этому в Шире, где у каждого — милая жена, дом с круглой дверью и выводок детишек…
— Прошу прощения, — сухо говорит Торин. — Я не знал. Обещаю, этого больше не повторится.
Он хочет уйти, но Бильбо, обернувшись, кладет руку на его запястье, и впервые за долгое время в его взгляде Торин не видит ни страха, ни напряжения — лишь странную, веселую решимость.
— Ну, сбегать с гномами в приключения у нас тоже не принято, — говорит он, и Торин невольно возвращает его улыбку.

бонус, 871 слово

В тот вечер Бильбо ускользает, привычно помогает Бомбуру с ужином, объединяется с Бофуром и пытается перещеголять в остроумии Фили и Кили, рассказывает Балину что-то о хоббичьих обычаях, а потом, когда приходит пора спать, просто устраивается на ночлег рядом с Торином, будто так было всегда.
Они лежат лицом к лицу, укрытые одним плащом, и Торин запускает пальцы в волосы полурослика, задевает заостренный кончик уха, изучает линию подбородка, раскрытой ладонью ласкает доверчиво подставленное горло — теперь, когда есть время и право, когда, кажется, во всей его сущности разлито странное тепло и спокойствие.
— Если то, то ты заплел мне волосы, было предложением — значит, теперь все знают? — первым заговаривает Бильбо.
— Они знали уже давно, — с улыбкой отвечает Торин. Сейчас это его уже не злит — пусть знают, им нечего скрывать или стыдиться.
— Они не будут… осуждать?
— Ты доказал свою храбрость и верность, пусть сначала я и не видел их — что же тут может быть предосудительного? — непонимающе хмурится Торин, а Бильбо смешно морщит нос и мотает головой:
— Нет, я имею в виду… потому что я мужчина.
Хоть Торин и не забывает никогда, что Бильбо — хоббит, время от времени он все же не понимает, что это что-то, да значит. Тот, кто идет рядом, кто собой закрывает от врага — побратим; трудно по-настоящему помнить, что кто-то, ставший своим, видит мир совсем по-другому.
— У гномов разница между мужчинами и женщинами не так уж велика, — объясняет Торин. — Мы ценим в наших друзьях и возлюбленных мужество, преданность, ум. Конечно, в женщинах — еще и способность давать новую жизнь. Но наши женщины — также соратники нам. А если разница лишь в способности рожать детей… в любом случае, двое отнюдь не всегда ложатся вместе ради деторождения.
Бильбо молчит, придвигается еще ближе и, запустив пальцы в длинные волосы, первым целует Торина — спокойно, без робости и неуверенности, будто так только и должно быть — прихватывает губы, проникает языком и прижимается крепче, отчаянно, будто нет ничего важнее этой близости, и Торину кажется, что в этот момент он заново узнает своего полурослика.
Бильбо совсем не похож на гномьих мужчин, одного из тех, с кем можно провести ночь, поддавшись порыву кипящей после битвы крови; не похож и на женщину, которая могла бы родить детей — он просто другой. Торин и видит в нем своего Другого — искривленное отражение на отполированной поверхности щита, тень, которую нельзя ухватить, себя самого, которым никогда не стал бы.
Иногда Торину кажется, что он знает Бильбо лучше себя самого. Иногда — что ничего не знает вовсе.
Они впервые по-настоящему становятся любовниками еще через три ночи: дежурит Двалин, остальные спят — а, может, и нет, но уже почти все равно.
— Знаешь, а ведь по нашим меркам тебя едва ли посчитали бы привлекательным, — с усмешкой шепчет Торин, и кончики его пальцев горят от желания прикоснуться.
— Твои волосы ужасно щекочутся, — Бильбо легонько бьет его локтем, а подставленное под поцелуи горло вибрирует приглушенным, самую малость самодовольным смехом.
В конце концов, в сплетении их тел сильнее, чем плотское желание — отчаянная необходимость — познать, а еще — хоть что-то противопоставить подступающей тьме.
Они любовники, но никто, кроме них, на самом деле не знает, что это значит — и значит ли что-то вообще. Торин все так же скуп на слова просто потому, что так и не научился подбирать среди них соответствующие своим мыслям и чувствам, а настоящий Бильбо, Бильбо под мягкой оболочкой, оказывается существом до суровости несентиментальным: помогать готовить ужин практически из ничего, а потом принести миску почти съедобной на вкус похлебки, взобраться на дерево, чтобы увидеть границы леса или промолчать, когда Торин по-настоящему не в духе — это чувство, а слова, что, слова? Вряд ли им нашлось бы место в одном из романов, которыми так зачитываются юные придворные — и это делает все еще более личным.
Настоящий Бильбо — острый на язык (куда там Фили и Кили!), непочтительный и — по-своему неуловимый. Он то тут, то там, весело болтает, кажется, со всеми сразу, а потом молчит неведомо о чем, и Торин совсем не уверен, что когда-нибудь будет знать, что же на самом деле у него на уме. Бильбо похож на дикого лесного зверька, приходящего греться к людскому дому, пушистого, мягкого и ласкового — но горе тому, кто посчитает его по-настоящему прирученным. Это порождает злость и жажду сродни жажде золота — ухватить, проникнуть, понять — завладеть, присвоить, удержать — и все же Торин знает, что никогда ему это не удастся. Он никогда не будет обладать Бильбо до конца, и понимание этого — причина не только злости, но и странной нежности, о которой он не скажет вслух.
Они спят в обнимку, прижимаясь друг к другу — пока могут; а потом Торин вновь узнает нового Бильбо, Бильбо по ту сторону тяжелой двери с узким окошком, Бильбо, победителя пауков, Бильбо, ускользающего от эльфов. У них нет даже мимолетных, украденных прикосновений, и, боясь потерять эту тонкую ниточку связи, неожиданно для себя Торин начинает говорить — рассказывает о детстве, о семье, об Эреборе — и слушает ответные истории, истории существа будто с изнанки его мира, не знавшего ни войны, ни горя, лишь скуку одиночества, которое Торин понимает лучше, чем готов в этом себе признаться. Он узнает нового, иного полурослика, и ценит эти мгновения, как ценил на свободе, в лесу, возможность прикасаться, укрывая своим плащом.
Единственное, о чем они никогда не говорят — это будущее. Как король и воин, в глубине души Торин знает, что обречен. И едва ли не больше всего он ценит своего Бильбо, своего Другого, за то, что тот — единственный — может разделить с ним это понимание и молчаливую мимолетность безвозвратности.

@темы: фики: Хоббит

---

скандинавы и Толкин

Читаю тут потихоньку - или не очень - "Легенду про Сіґурда і Ґудрун".
Этот (псевдо-)староанглийский Толкина прекрасен, как рассвет. Видимые даже филологически невооруженным взглядом схожести с немецким вроде форм thou darest прекрасности еще добавляют. Лучи любви издателям за параллельный текст, в общем: совсем без перевода было бы сложновато, а без ориганала потерялась бы львиная доля удовольствия.
Все-таки вот в этих вот старых литературах (не хватает эрудиции определить - то ли только скандинавских/англо-саксонских, то ли вообще только в средневековых) было очень правильное/красивое отношение к смерти (и судьбе вместе с ней). Современная литература так не умеет, уже Шекспир даже, как по мне, не очень умел (по крайней мере, не во всяких Ромео с Джульеттами и даже вряд ли в "Гамлете"). У этих героев нет ни борьбы с судьбой, ни настоящего с ней смирения, покорности - эта судьба просто есть, и иногда кажется, что этот герой и есть судьба - не знаю, может, это это по духу ближе к карме, где ты сам - и объект, и субъект результатов своих действий, чем к антично-средневековым представлениям о роке или провидении как о чем-то, навязанном со стороны/свыше. Как бы там ни было, жизнь этих героев не устремлена ни к свершениям, ни к славе, ни тем более к счастью, даже если у них на определенном этапе это все есть - только к смерти. Именно поэтому они и могут быть героями.
И, проводя неизбежные параллели, в который раз укрепляюсь в уверенности, что, если бы Торин не погибал, "Хоббит" не имел бы и половины своей прелести. Без смерти всех троих наследников Дурина - и Торина как Короля в первую очередь - это была бы всего лишь сказка - возможно, где-то увлекательная, где-то трогательная, но не более того. Смерть же как единственная награда, как и предшествующая этому драконова болезнь, превращает Торина из героя сказки в героя эддической песни. По большому счету, этот эмоциональный накал древней саги появляется в "Хоббите" только к концу, когда дракон уже мертв, когда на первый план выходит не квест, а Аркенстоун, драконова болезнь и смерть. У Хайдеггера было про бытие-к-смерти: жизнь может иметь ценность только потому, что каждый человек в каждый момент своей жизни знает, что она закончится - смерть служит ориентиром; так же тут смерть в конце осмысливает все, происходившее ранее, и "подтягивает" к себе, превращает из сказки с не слишком хорошим концом в пролог к героической песне. Это не удивительно, но все-таки изумительно, насколько Толкин умудрился передать в этих смертях здесь (и во всем "Сильмариллионе" заодно) настроение его любимой старой литературы.

Юпд: дочитывая "Песню про Гудрун", поймала себя на еще одной ассоциации, уже не столько по тексту, впрочем, сколько по его восприятию: отношение к ситуации, когда Атли требовал золото от Гуннара и Хёгни, для меня было смутно похожим на требования эреборского золота Бардом и компанией.
В "Хоббите" в этом смысле чуть сложнее: обе стороны, мягко говоря, не безгрешны. Бард действительно имеет право на часть золота, и, если бы люди пришли одни, симпатии были бы явно на их стороне. Но эльфы такого права не имеют, и их претензии усложняют мотивы Торина, превращая их из простой и крайне неприятной жадности в защиту своего, и даже защиту чести (народа/семьи/компании), если угодно. То есть, мои "читательские" симпатии там оказываются разорванными: я считаю справедливыми требования Барда, я не одобряю (плохое слово, потому что не передает спектра эмоций "да что ж ты творишь, очнись, ну давай, ну пожаааалуйста") Торина, но при этом не могу не сочувствовать ему не только потому, что он "свой", но и потому, что уступить эльфам действительно значило бы сдаться и потерять лицо.
Похожее с Гуннаром-Хёгни против Атли: Атли не имеет на сокровище никакого права (он здесь эльфы), поэтому на читательские симпатии не претендует, Гуннар-Хёгни вроде как ради сохранения золота, причем в такой ситуации, когда им оно уже самим не надо, жертвуют жизнью, причем Гуннар сначала сознательно жертвует братом. Но тот факт, что они отправляются в это путешествие, зная, что их ждет, опять-таки вот этот мотив роковой обреченности (то есть, золото уже стоит не на первом месте в системе ценностей), превращает простую жадность в защиту чести, "стоять до конца", которое уже не может не вызывать симпатии.

запись создана: 06.07.2013 в 15:38

@темы: література, Tolkien, Hobbit

---

возмущенный ирл-лытдыбр

Я вот листала на днях один из своих тэгов, наткнулась на злобную запись про свою одногруппницу, которая сидит в Лондоне и постит тупую муть в стиле "я поела то-то и то-то - триста фоток еды - И ТАК МНОГО О ЧЕМ ПОДУМАЛА" (это цитата, если что, там почти каждый пост пестрил именно такими формулировками: я гуляла по городу и так много обдумала/переосмыслила/поняла!). Хаха, подумала я, ну теперь-то я сама там уже была, мне уже все нипочем...
И вот сегодня эта же самая одногруппница опять в Лондоне, предварительно заявив, что "в любимый город", и первое, что она постит в твиттер - фотку с инстаграма С ЕДОЙ и заявлением, что о ней она мечтала весь прошедший год.
Как, ну как можно быть такой тепе? После драматичного длиннющего подробного описания, сколько невзгод и тягот ей пришлось перенести ради одесских сырников, а их взяли и уже не готовят (и это занимало чуть ли не ворд текста, наверное) я уже почти не удивляюсь, но, блеа, Лондон, человек едет в "любимый" Лондон и фотографирует там кофе и салат из креветок!
Эти люди не дают мне постигать дзен.

@темы: остались пальто и я

---

фикло

Оправдательное вступительное слово: слэш по "Хоббиту" является тем моим guilty pleasure, в котором guilt почти перевешивает pleasure. В каком-то смысле я не только понимаю, но и поддерживаю тех, кто стоит на позиции "руки прочь" - но, увы, эта история вошла в мою личную вселенную уже после того, как с ней поигрался кинематограф, и поэтому понимать-то я понимаю, но не могу (по крайней мере, к фильму) относиться иначе, чем как к одной из очень хороших историй, с которой в свою очередь можно играть, стесняясь разве что общими требованиями к качеству фанфикшена.
Поэтому, не желая никого расстраивать, этот фик, написанный на фест в конце апреля, я у себя не выкладывала. Но вчера я его перечитала, поняла, что порядок, в котором я поставила друг за другом слова, не вызывает у меня должного отвращения, и, раз уж я его написала, не выкладывать его у себя - это особый вид фандомного лицемерия.
В отличие от тех предыдущих фиков, которые я выкладывала и которые вызывали меньше guilt-а, это действительно "классический" слэш, не имеющий ценности ни для кого, кроме шипперов: там нет рейтинга, но есть юст, и "сюжет" (тоже, впрочем, отсутствующий) стоит на противоречащем духу канона "что было бы, если бы" - ничего иного, ради чего стоило бы читать не-шипперу. В связи с этим я бы сказала еще и об оос-е, хотя, по сравнению с тем, что пишет большинство... кхм.
Короче, это можно подытожить так: если вы вдруг шиппер, то вам и так по барабану, а если нет - на основе уже этого предупреждения не ненавидьте меня слишком сильно..)

первый кат

Ту заявку, на которую это писалось, можно сократить до вот этого:
Торин/Бильбо, юст, броманс. Без рейтинга. Однополая связь не является чем-то обыденным ни для хоббитов, ни для гномов, включая этих двоих.

3144 слова

Наверное, все началось с миски похлебки, которую Бильбо принес ему с общего стола Беорна: Торин пытался разобраться с хозяйскими картами и совсем забыл об обеде.
- Я не голоден, - машинально отозвался он, не принимая заботы, и тут же пожалел о резкости. Он ожидал, что Бильбо стушуется, буркнет что-то вроде "хорошо" - и уйдет; надеялся, что улыбнется, качнет головой - "голоден" – и тогда Торин просто кивнет в ответ, не извиняясь, но и не пытаясь оттолкнуть.
Бильбо посмотрел на него, склонив голову к плечу, спокойно и чуточку хитро.
- Хорошо, - сказал и ушел - оставив миску.
Торин удивленно вскинул бровь и, почувствовав на своих губах невольную улыбку, придвинул к себе еду.

Несмотря на сказанное там, на Карроке, отношение Торина ничуть не изменилось к лучшему – скорее уж наоборот. Придирки, ранее бывшие редкими, высказываемыми в воздух колкостями, когда Бильбо делал что-то совсем уж несуразное и Торин соизволял обратить свое королевское внимание на него, превратились в непрекращающуюся череду замечаний, язвительных комментариев и недовольных указаний. Раздражение Торина было нескрываемым, но, если раньше Бильбо старался просто пореже попадаться ему на глаза, то теперь Король, кажется, следил за каждым его шагом, только и ожидая ошибки.
Бильбо терпел дня четыре – и терпел бы дольше, если бы не мутный, удушающий воздух Лихолесья, в которое они все больше углублялись. Один страх заглушал другой, и, выгадав момент, когда возле Торина не было ни Балина, ни Двалина, ни племянников, Бильбо проскользнул в голову отряда, подстраивая свой шаг к размашистой поступи их предводителя.
- Можно с тобой поговорить?
Торин искоса, тяжело посмотрел на него и молча кивнул.
- Что я опять сделал не так? – прямо спросил Бильбо, чувствуя, что сердце его стучит так, будто он снова идет с мечом на орка.
- Что ты имеешь в виду? – вот теперь, кажется, Торин удивился по-настоящему, и Бильбо упрямо вздернул подбородок, не позволяя себе пойти на попятный.
- Я понимаю, что не стал более полезным и, пожалуй, и не стану, но я думал, я все-таки не такая уж обуза… - апеллировать к словам самого Торина было нечестным, будто Бильбо хотел воспользоваться минутой чужой слабости, и, несмотря на всю решимость, его речь становилась все более сбивчивой. – Я хочу сказать, ты постоянно… придираешься. Я знаю, что я все делаю не так, но это ведь… - не повод придираться? – Я имею в виду, если я опять сделал что-то не так, может, лучше было бы просто сказать о этом, а не… - указывать на бесчисленное множество вещей, которые он делает «не так»? Бильбо понял, что, с признанием собственных недостатков, логика его речи потерялась окончательно, и Торин, пожалуй, даже не понял, что же он хотел сказать.
Но, к его удивлению, когда он все же рискнул снова взглянуть в лицо гнома, на нем не было ни удивления, ни осуждения.
- Я просто не хочу, чтобы ты погиб в ближайшем же бою, - коротко сказал он и вновь уставился на дорогу. – Это было бы несколько… несвоевременно. Боюсь, твоей удачи не хватит, если ты еще раз полезешь прямо в зубы варгу.
Несколько секунд Бильбо от возмущения не находил слов – неслыханное для него дело.
- Ты же полез, - криво усмехнувшись, сказал он наконец, тут же осекся: гордый гном может воспринять такое сравнение как оскорбление; но Торин лишь вновь покосился в его сторону с абсолютно нечитаемым выражением лица.
- Это было дело чести.
Бильбо не стал говорить, что думает о такой чести, которая требует ввязываться в заранее проигранный поединок, и что самоубийственными выходками ее вряд ли защитишь, и Гору не вернешь, и вообще чем он думал; не говорил и того, что, если понадобиться, снова полезет в зубы варгу, потому что чужая жизнь для него всяко важнее абстрактной чести; но пока он раздумывал над тем, что же все-таки можно ответить, Торин неожиданно положил ему на плечо ладонь.
- Я не беру свои слова назад, мастер взломщик, - глядя лишь прямо перед собой, на дорогу, сообщил он, и Бильбо понял, что тугой комок напряжения где-то внутри раскручивается, распускается, успокаивается.
Придираться Торин не перестал, но теперь время от времени Бильбо ловил себя на улыбке, вспоминая тяжесть чужой ладони.

Они не сходили с тропы, чтобы устроиться на ночлег, не зажигали костра, боясь привлечь кого-то из тех существ, которые и так обнаруживали излишнее к ним внимание; ночная темнота в Лихолесье была непроглядной, и потому они всегда пытались устроить привал засветло – что не всегда удавалось, потому что ночь опускалась почти мгновенно, будто на лес выливали ведро черной краски, липкой и вонючей.
- Этот лес был бы почти красивым, если бы не был таким страшным, - пробормотал Бильбо, ни к кому конкретно не обращаясь. – Хотел бы я увидеть его, когда он еще не был Лихолесьем…
- Что может быть красивого в куче близко растущих друг к другу деревьев? – кажется, это Нори. А, может, и нет – тьма, будто губка, впитывает и заглушает звуки. Иногда Бильбо почти суеверно казалось, что она питается их голосами.
- Они живые, - ответил хоббит, не желая думать о том, что еще живого есть в этом лесу.
- Камни тоже живые – но они куда долговечнее. И они разные. Каждый из них имеет свой голос, - это, определенно, Бофур.
- Красота не всегда должна быть долговечной, - отозвался Бильбо, вспоминая свой сад и весенние цветы, безупречно прекрасные и умирающие почти сразу после того, как их жизнь началась, но сейчас эта мысль почему-то не приносит ни успокоения, ни даже привычной, притупившейся уже тоски по дому – лишь странный страх, неприятное, тошнотворное осознание собственной хрупкости и смертности.
Потратив некоторое время на то, чтобы выпутаться из тесемок заплечной сумки, Бильбо вслепую кинул на землю плащ, готовясь лечь спать, как водится, прямо там, где стоял, и, начав осторожно опускаться на землю, положил руку на что-то меховое. Вздрогнув, он дернулся назад, с трудом удержавшись от вопля, но меховое стиснуло пальцами его предплечье, удерживая на месте и оказавшись не неведомой зверюгой, а всего лишь Торином.
- Прости, я не видел, что ты тут, - забормотал хоббит и вновь начал вслепую шарить руками, желая оттащить плащ подальше, но Торин не ослабил хватку.
- Ложись уже, - недовольно проворчал он, но в его голосе Бильбо послышалась улыбка.
Он помедлил, но Торин, вместо того, чтобы передумать, чуть потянул его вниз, и Бильбо послушно опустился на свой плащ, стараясь не слишком возиться, чтобы не потревожить соседа. Он старался не думать о том, насколько же Торин близко – здесь, в липкой тьме Лихолесья, они все ложились едва ли не вповалку, но мысль о Торине казалась неудобной, будто он переступал какие-то границы дозволенного – может, потому, что остальные были будто бы «свои», а Торин, как-никак, король? Бильбо все-таки завозился, переворачиваясь спиной к гному и стараясь одновременно отодвинуться подальше.
- Ты ерзаешь, будто у троллей на сковородке, - пробормотал Торин, и на предплечье хоббита вновь легла чужая ладонь – гном будто сдерживал его движение и одновременно… успокаивал? Бильбо почувствовал на своем затылке чужое дыхание и замер, сам боясь вздохнуть лишний раз.
Земля слишком твердая, - подумал он.
Я боюсь тебя потревожить, - подумал он.
- Уже не буду, - пообещал он шепотом, и Торин, помедлив, убрал руку. Бильбо ни за что не признался бы, что почувствовал укол разочарования.

Когда Бильбо проснулся, пронзительная тьма еще не стала разжижаться в привычную муть, которую здесь можно было считать утром, и большая часть отряда, кажется, еще спала – да и проснулся он не от гула пробуждающегося лагеря, а от прикосновения к щеке чего-то холодного. Бильбо открыл глаза, сонно моргнул и понял, что холодное – это пластины кольчуги, и что он спал, буквально прижавшись к Торину, и что рука того лежит на его спине (Бильбо боится подумать: обнимает), и укрыты они одним плащом.
Первый его порыв был – отодвинуться как можно быстрее, но он моментально подавил его, сообразив, что малейшее его движение разбудит Торина, а он совсем не готов объяснять, как так получилось, что…
А как так, собственно, получилось? Ведь явно же не сам Бильбо в этом виноват!
Но от этой мысли, почувствовал хоббит, его уши краснеют еще сильнее (и когда успели, паршивцы?), и он замер. Взглянув из-под ресниц, увидел неподалеку несколько фигур: кажется, Двалин нес последнюю вахту, и Бомбур, его силуэт ни с кем не спутаешь, будет сооружать какой-то завтрак, и Фили с Кили…
Бильбо зажмурился, надеясь, что в полутьме они ничего и не увидят, но попытка отвернуться была плохой идеей, потому что так он буквально уткнулся носом в шею Торина, небольшой участок открытой кожи, и вновь замер, теперь боясь уже даже дышать.
Но, в конце концов, почему он так всполошился? Они ведь все спали рядышком, ночью было холодно, и никто не посмотрит на него косо из-за того, что Торин король, подумаешь, и королю может быть холодно, и – Бильбо понял, что сам себе пытается заговорить зубы, потому что все эти доводы, весьма логично доказывающие, что он имеет полное право расслабиться и попробовать доспать те полчасика, которые им остались до подъема, на самом деле ерунда, и, может, они и выглядят обыденно, но это совсем не обыденно – лежать, прижавшись к Торину, чувствуя тяжесть его ладони на своей спине и тепло кожи…
Наверное, правильнее всего будет прикинуться спящим и все-таки перевернуться, попробовать отодвинуться и разбудить заодно Торина, и пусть он сам решает, ведь в конце концов его гордость пострадает в первую очередь, если отряд увидит его вот так вот, в обнимку с хоббитом, и Бильбо уже собрался исполнить задуманное, когда, чуть подняв голову и судорожно вздохнув, натолкнулся на не по-утреннему ясный взгляд Торина.
Бильбо все-таки дернулся назад, но Торин не убрал руку, и в лице его не было недовольства, и хоббит почувствовал странную смесь облегчения и разочарования – ну, конечно, Торин прекрасно знал, что делает, наверняка он накинул плащ ночью – чтобы теплее было, конечно – и это действительно обыденное, нормальное, из-за чего ему было переживать и стыдиться, вот ведь.
- До рассвета еще больше получаса, - едва слышно прошептал Торин. – Спи.
Бильбо послушно сомкнул веки – не потому, что верил, что сможет уснуть, а чтобы не смотреть в глаза и уж тем более не скользить взглядом к полоске кожи обнаженного горла – и на долгие минуты весь он сосредоточился в чужом, слишком близком присутствии, и в ладони на спине, и в запахе меха, железа и прелой листвы, будто он лег поспать в берлоге в обнимку медведем, а потом все-таки заснул, и, когда он проснулся в следующий раз, Торина уже не было рядом – именно то, что нужно, чтобы почти убедить себя в том, что это был сон.

Маленькие, незаметные почти вещи, которые, тем не менее, оставляют со странным чувством – что-то неправильно, что-то не так, что-то…
Торин не может не придавать им значения и, может, неправильность именно в этом.
Вот он слышит, как Бильбо разговаривает о чем-то с Ори, и его голос веселый и мягкий, успокаивающий, и вдруг Торину ужасно хочется знать, о чем они говорят – не потому, что это может представлять интерес для дела, не потому даже, что он может получить какую-то новую информацию, а просто затем, чтобы знать – как Бильбо ведет себя с другими, о чем говорит, когда его голос звучит так – просто слышать.
Вот они буквально падают на землю, устраиваясь на привал, чтобы пообедать, и Бильбо сидит неподалеку от него, чуть прикрыв глаза и прислонившись спиной к стволу дерева, и Торин ловит себя на том, что смотрит – вновь, который раз за эти дни, просто смотрит – не так, как окидывают мимолетным взглядом, чтобы убедиться, что со спутником все в порядке, не так, как оценивают силу союзника, а просто смотрит ради того, чтобы смотреть, наблюдает за быстрой сменой выражений, изучает расслабленные сейчас линии лица и привычные жесты - так, наверное, смотрят на женщину, когда взгляд сам по себе обретает вес и значение, которое нельзя придать словам; Бильбо открыл глаза, и Торин тут же отвел взгляд, уверенный почему-то, впрочем, что тот не остался незамеченным.
Вот они устраиваются на ночлег, и Торину не нравится, что Бильбо там сейчас – возле Бофура и Бомбура, почему-то очень хочется, чтобы – как-то случайно – повторилось вчерашнее: Бильбо лег рядом, и он мог накинуть плащ, согревая их обоих, но, конечно же, он не предложит, даже если бы был уверен, что хоббит согласится, нет.
Буквально через несколько минут Бильбо подошел к нему с двумя мисками похлебки, а потом, когда они уже поели, сидя рядом, ну не уходить же Бильбо спать куда-то в другое место, какой в этом смысл, правда ведь, правда? – но Торин доволен чуть больше, чем следовало, и, с трудом подавив порыв прикоснуться к светлым кудряшкам на затылке хоббита, накрывает плащом обоих, уповая лишь на то, что никто из отряда не сможет понять, что это что-то другое, что-то большее, чем разделенное тепло.

Только когда Бильбо нашел, наконец, камеру, в которой держали Торина, он понял, насколько же ему на самом деле не хватало гнома, будто в карточном домике его бытия зияла неаккуратная дыра, грозившая развалить его, и только теперь все встало на свои места. Облегчение, которое он чувствовал, было сродни физическому, будто напряженная струна, стягивавшая его грудь, наконец, лопнула, и Бильбо замер перед решеткой, переводя дыхание.
- Торин. Торин! – позвал он.
В следующее мгновение гном уже был рядом с ним, невидяще обшаривая глазами пустой для него коридор. Только тут Бильбо вспомнил, что не снял еще кольцо, но сделать ничего не успел: следуя скорее чутью, чем даже звуку, Торин прильнул к решетке, и, протянув руку, вцепился в его одежду, притягивая ближе, а ладонь второй уже – куда бережнее – оглаживала лицо; осторожно Торин прикасался к щекам, ко лбу, вслепую отбросив прядь волос, и Бильбо замер, не рискуя даже вздохнуть.
- Ты дух? – напряженно всматриваясь в пустоту, спросил Торин.
- Что? Нет, нет, конечно, - Бильбо встрепенулся, будто выныривая из странного оцепенения, и стянул кольцо. Лицо Торина мгновенно расслабилось, и он отступил, сдержанный и величественный, как всегда, будто и не было этой короткой вспышки и странного, жгучего напряжения в глазах.
- Теперь я знаю, что единственный способ заставить тебя отдохнуть – это посадить за решетку, - гном и правда выглядел куда лучше, чем когда они виделись в последний раз в лесу.
- Не смешно, - проворчал Торин и улыбнулся одними глазами, и Бильбо показалось, что струна стянула вновь, но на сей раз не грудь, а горло, не давая вздохнуть, не давая пошевелиться и уж тем более – отвести взгляд от прозрачно-холодных, голубых глаз Короля-под-Горой.
- Я нашел остальных, - уже говорил он вслух.
Я рад, что я нашел тебя.
- С ними все в порядке?
А с тобой?
- Да.
Ты, невыносимый упрямец, посмотри только.
- Никто из них не…
- Никто ничего не сказал Трандуилу, - иногда Бильбо чувствовал себя единственным, кому хватало разума видеть весь абсурд происходящего – но и он не мог ничего поделать.
- Вот и хорошо, - Торин вновь сделался хмурым и сосредоточенным, а его взгляд весил по меньшей мере несколько пудов. – Ты знаешь, как вытащить нас отсюда?
Бильбо подумал в который раз, что, если бы его желание не подвести Торина не было столь отчаянно-сильным, его жизнь могла бы быть куда легче.

Вечером их последнего дня в Озерном Городе в отведенном им домике царила приглушенная, напряженная суета: все приготовления были уже сделаны, но гномы, кажется, просто боялись успокоиться на мгновение, расслабиться и тем самым позволить себе думать о том, что будет дальше. Кто-то перепроверял запасы, кто-то точил оружие, сам Бильбо, так и не найдя, что бы еще стоило заштопать, отложил иголку с ниткой и еще раз окинул взглядом комнату. После нескольких дней, проведенных в постели с простудой, вернуться в компанию гномов, которые давным-давно, кажется, еще в другой жизни, казались ему невыносимыми, шумными существами, было радостью, пусть даже сейчас он сидел чуть поодаль и лишь краем уха слышал короткие реплики, которыми обменивались его компаньоны, и следующие за ними взрывы смеха. Бильбо, наконец, заметил Торина: тот тоже сидел в стороне и пытался расчесывать влажные после купания волосы; судя по тому, впрочем, как часто он откладывал гребень, с раздраженно-сосредоточенным лицом принимаясь пальцами распутывать узелки, выходило это не слишком успешно. Не позволяя себе подумать дважды, Бильбо поднялся и подошел к нему.
- Может, помочь? Самому это не слишком удобно, - Торин молча смотрел на него, и Бильбо истолковал его молчание по-своему. – Не волнуйся, у меня есть несколько кузин, ты просто не представляешь себе, что маленькие хоббитянки могут сделать со своими волосами… то есть, я не имею в виду, я не сравниваю… - Бильбо понял, что ляпнул что-то не то, но губы Торина дрогнули в мимолетной усмешке и он молча протянул хоббиту гребешок. Неловко улыбнувшись в ответ, тот сел за спиной Торина и приступил к делу, осторожно, стараясь не дергать и не причинять лишней боли, распутывая влажные, пахнущие водой волосы. Торин сидел неподвижно, замерев под его прикосновениями, но именно сейчас, с распущенными, спутанными волосами, в белой простой рубахе, менее всего он походил на тот памятник собственному величию, которым представал иногда, скованный и спрятанный в слои железа и мехов, и от этой простоты перехватывало дыхание, потому что, быть может, только сейчас Бильбо понял, насколько Торин по-настоящему красив: не статный благородный Король-под-Горой, не ослепительно опасный воитель, а просто Торин, и Бильбо невольно провел ладонью по его волосам, не расчесывая, но лаская; тут же хотел было отдернуть руку в страхе, что Торин поймет его неправильно – или слишком правильно – но тот, вместо того, чтобы отодвинуться, чуть откинул голову назад, следуя за его прикосновением, и Бильбо вздохнул прерывисто, чувствуя биение сердца где-то в горле.
Торин невольно льнул к прикосновениям Бильбо, замирая, потому что с самого начала, хоть хоббит вряд ли это понял, это было чем-то большим, чем просто помощь с волосами. Акт доверия, наибольший, который Торин мог оказать ему не как спутнику, не раз спасавшему жизнь, а просто как… Бильбо. Бильбо. Если бы он был женщиной, Торин знал бы, как назвать это чувство и что с ним делать. Он мог бы сейчас поймать вплетающиеся в его волосы пальцы и прикоснуться к ним губами; если их поход увенчается успехом, он мог бы сделать Бильбо своей королевой, и не было бы лучшей, мудрейшей королевы возрожденному Эребору; он мог бы прямо сегодня оставить его в своей комнате, и это было бы не слишком большим нарушением традиций и морали. Торин попытался представить себе Бильбо женщиной, но тут же понял, что это не то, что Бильбо – это Бильбо, весь, целиком, как есть, и... Гном вспомнил рассказы: он знал, что с мужчиной можно лечь, как с женщиной, но ведь обычно это бывало насилие, право завоевателя, установление своей власти, а менее всего Торин хотел унижать и что-то доказывать. Он знал, что бывало и по-другому, хоть об этом и не говорили, что бывали те, кто делал это добровольно - значит, может, не все так страшно? Но нет, он никогда не сможет предложить что-либо подобное; и отказом, и согласием - смешно даже думать, что Бильбо может согласиться на такое, право слово! - кто-то из них будет унижен. Как бы взглянул он в глаза Бильбо, если бы его чувства оказались безответными – и как бы посмел прикоснуться к нему, если бы это было не так?
Торин чувствовал на своем затылке тихое, слишком напряженно-ровное дыхание хоббита, и жалел только о том, что не видит сейчас его глаз.
- Ты любишь музыку? – вдруг тихо спросил Торин, и Бильбо замер на мгновение. Тут же вспомнил он ту песню, которую пели гномы в Бэг-Энде, песню, из-за которой, быть может, он и пустился в эту авантюру.
- Да, очень, - честно отозвался он, и по губам Торина скользнула мимолетная улыбка.
- Когда мы возвратим Эребор, я сыграю тебе, - ровно сказал он, и по дрогнувшему прикосновению ему показалось, что Бильбо понял.
Это будет тем единственным признанием в любви, которое они оба смогут принять.

@темы: фики: Хоббит

---

• Сходили вчера в кино на "Одинокого рейнджера". Ничего выдающегося, конечно, но мне понравилось - хорошая ололо-бегалка, без затягиваний, с сюжетными ходами достаточно банальными для того, чтобы они уже не раздражали, и, главное, выдающимся количеством пародий, аллюзий и прочих "давайте обстебем все, что движется". Белый конь, который "то ли дурак, то ли прикидывается", а еще внешний вид капитана американской армии с этой козлиной бородкой, показались мне приветами из "Спирита"; линия с "воскрешением" главгероя и "Духом, который блуждает", заставила меня радостно вспоминать "Мертвеца" - я уверена, создатели не могли упустить его из виду; сцена нападения индейцев на американцев, когда армия показывается на горизонте и начинает опускаться в долину - привет, "Две башни", ну а про всяческие "Зорро" и "Пиратов Карибского" я молчу из-за их очевидности. Джонни Деппу не дали кривляться, ибо индеец же, но дали выразительно поднимать брови - что еще для счастья надо.

• Внезапно посмотрела "The Queen" 2006 года, который с Хелен Миррен - и совсем не внезапно кино понравилось. Вообще, пожалуй, фильму про британскую корону сложно мне не понравиться. Другое дело, что создатели этого оказались обладателями удивительного таланта: рассказывая о не самых лучших временах для короны, когда члены королевской семьи показали себя далеко не с самой лучшей стороны, в результате получить абсолютно "роялистскую" вещь, всю суть которой лучше всего можна передать тем страстным монологом-вспышкой, с которым Тони Блэр защищал королеву перед своим "штабом" ближе к концу.
Судя по слогану, фильм должен рассказывать о борьбе традиций и новшеств, или об умении приспосабливаться, но я там увидела не это, и внутренний конфликт Елизаветы для меня был даже не в том, что она воспитана по-другому и пытается понять, почему так случилось, и как-то вписаться в новые обстоятельства - я там увидела отчаянную борьбу с собственной гордостью. По большому счету, в конце концов королевское воспитание как раз и победило, а не его победили: сначала долг, потом self, именно к этому все свелось, и "изменения" эпохи - это тот лишь факт, что долгом оказалось то, что сама Елизавета большую часть фильма упорно считала self.
• Потом, правда, не отходя от компьютера, пересмотрела еще и "Король говорит". Подозреваю, где-то уже в пятый раз, и в конце, на собственно самой военной речи, со мной все еще случаются эмоции.

• Оторвавшись от скандинавских первоисточников, пошла перечитала "Мой Рагнарёк" МаксоФрая. Последний раз я его читала лет пять назад, в первый - лет в восемь, и по Фраю я прямо-таки могу отслеживать эволюцию собственной эрудиции, да и взглядов на жизнь. В этот раз - сразу после "Эдд" - стала куда лучше понимать, что же там вообще происходит, конечно; в начале получила свою порцию мимими от аэроплана "Бристоль" Афины, который служил в Первой мировой Британии - вспоминала лондонский Музей науки - а под конец оказалась окончательно огорошена еще одной версией предательства Иуды, заодно с отсылкой к Борхесу, на которую, понятное дело, в прошлый раз никакого внимания не обратила. Правда, под конец же обнаружилось, что мне совершенно не нравится лавстори Афины и Макса, я б уж скорее Афину с Одином шипперила, а еще лучше - вообще ни с кем, потому что сама Афина мне тоже разонравилась. Теперь вот опасаюсь за Меламори и прочих барышень, но в "Хрониках Ехо" у меня к ней, вроде, претензий не было, а новые книжки я явно позже читала.

Пропустила позавчера пятилетие этого дайра, гг.

@темы: література, сінематограф

---

Есть вещь, за которую я - помимо прочего - по-настоящему благодарна своим британским буддистам, и это - доступное разжевывание, вбивание в голову и, вдалбливание концепции, согласно которой практически ничего из того, что происходит со мной, на самом деле меня не касается. Вера в это и попытка действовать согласно этому дарует совершенно особого рода пофигизм - без обычного привкуса безысходности.
Ну, то есть, вот когда я ехала тогда в Англию, это был, по большому счету, жест отчаяния, и в связи с этим я наплевала на очень большое количество своих универских обязанностей, что могло в результате повлечь весьма весомые, как я обычно считаю, неприятности. А там я научилась думать: ну, подумаешь, потеряла баллы - придется попотеть на экзаменах; ну, не выйдет - получу незачеты - переслушаю; ну, исключат из универа - наконец-то все решится, перестанет быть скучно, придется что-то делать, и вообще в Индию медитировать уеду. То есть, в любом случае, все к моей выгоде. Именно благодаря этому я, хотя, действительно, отгребла порцию учебных проблем, вернулась оттуда в настроении по-настоящему спокойном и готовая, как минимум, не бросать универ вотпрямщас просто потому, что все надоело. Я переживала об этих вещах до того, как ехала туда, но там я научилась некой безмятежности, быть может - просто не думать о них, потому что я нахожусь здесь-и-сейчас, а они - в будущем, с которым мы пока не вместе; когда же это будущее настало, безмятежность никуда не делась просто потому, что мне было действительно наплевать, и любой вариант развития событий я сочла бы на благо.
Ну или вот, зей сей, идешь к начальнику, а у него настроение плохое, он на тебя наорал, и у тебя потом настроение плохое - но у тебя-то оно почему должно быть плохим? Какое отношение к тебе этот начальник имеет? И теперь я, когда иду в деканат, тоже думаю - ну, подумаешь, побурчат на меня, все равно они обязаны решать мои проблемы, я к тому же няшка, все все равно будет отлично, так или иначе.
Концепция, кстати, простирается до тех пределов, что ни происходящее с телом, ни происходящее с эмоциями на-самом-деле-тебя тоже не касается, и относиться к этому надо соответственно. Боюсь, до такой степени понимания я еще не доползла, хоть и не сказать, что не стараюсь. В общем-то, это просто чуточку больше доверия к дао и чуточку меньше - принятия погоды слишком близко к сердцу. Помогает, хоть и не всегда, ибо в голове слишком еще бардак, и в этом смысле я начинаю чуть лучше понимать смирение по-настоящему религиозных людей - их жизнь должна быть по-настоящему легка.
Наверное, можно считать этот пост своеобразным трибьютом английским буддистам, которые порядочно разочаровали меня в европейском буддизме (или буддизме Махаяны вообще, я еще не определилась ), но все же дали несколько полезных повседневных инструментов обращения с собственными мозгами.

@темы: остались пальто и я

---

Бритиш трип: Честер

У меня появилось не только время, но и вдохновение выложить еще порцию британских фоток, так что держите Честер.

По большому счету, ехали мы туда исключительно потому, что нам нужен был перевалочный пункт между Кардиффом и Эдинбургом: прямиком ехать было бы очень долго и дорого. Про Честер предварительно мы выяснили только то, что там есть длинная римская стена. Оказалось, что, кроме стены, там есть еще потрясающий огромный старый собор, который впечатлил больше всего и вполне стоил потраченного на Честер времени.

Не уверена, что эта улица действительно главная, но, по крайней мере, магазины сосредоточены на ней.

Одна из стен собора. Сфотографировать его полностью не было никакой возможности, ибо он действительно большой.

Вход в собор. Приём, приём, Честер вызывает русский язык

Это вот у них во внутреннем дворе собора такая скульптура. Внизу по ободку идет текст: Jesus said: "The water that I shall give will be all inner spring always welling up for eternal life" John 4:14. Мы долго ходили вокруг нее и пытались представить себе что-то подобное в православном храме. Воображения не хватило, любовь к британской сакральной архитектуре - и англиканской церкви заодно - перешла на новый уровень.

Собор внутри:







Ратуша. А, может, и не ратуша. Как бы там ни было, ко второй половине дня вокруг здания тусовались музыканты, а еще - куда более редкий вид, виденный мною впервый - самый настоящий уличный проповедник, да еще и темнокожий.


Просто слоник на улице. С трудом поймала момент, когда на нем не сидел ни один ребенок.

А вот это вот эта самая римская стена

Подземный переход, подозрительно напоминающий Пинчук арт центр в его лучшие времена:

Римский амфитеатр (на самом деле, просто большая археологическая яма с перекинутым над ней мостиком) соседствует здесь с очень старой и не в лучшем состоянии находящейся церковью. Чтобы собрать деньги на ее восстановление, они там устраивают чаепития: ну, собственно, продают чай-кофе в пластиковых стаканчиках. Мы, конечно, не смогли отказать; чай нам наливал милый британский дедушка, еще несколько милых дедушек рядом с ним вели, по всей видимости, светскую жизнь - вроде наших лавочек под подъездами. Напротив "стойки" с чаекофем висела карта мира, утыканная кнопками в тех местах, откуда туда приезжали туристы. На России кнопочки торчали, а вот Украина была девственно чиста. Страшно возгордившись своей долей первопроходцев, мы ткнули Киев; потом старички поговорили с нами о футболе и о Евровидении, которое было как раз прошлой ночью, и мы ушли. Чай был не очень вкусный, а о старичках мы потом решили, что это на самом деле призраки, которые собираются в этой церкви общаться друг с другом и редкими туристами, благо, больше им все равно в своей призрачной жизни делать нечего.

Римский сад с бывшими банями, в котором проводили экскурсию (урок?) местным школьникам:


Набережная и река с "порогом":

Часы, которые тоже на части римской стены, и вид из-под них:

Уже возвращаясь к гостинице, чтобы забрать вещи и идти на вокзал, увидели такое вот животное на крыше дома. Честно говоря, я до последнего - пока не увеличила фотографию - не была уверена в том, что это статуя, а не живая сова.

@темы: фотография эрго сум, ниоткуда с любовью

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра