В одном из эссе (интервью?) Бродский привел цитату из стихотворения Одена, которая с тех пор лежит у меня в заметках, время от времени (как вот сегодня) попадаясь на глаза (и вызывая мысли о том, что это мог бы быть эпиграф ко многим историям). If equal affection cannot be, Let the more loving one be me.
я все о том же - о любвиКроме очевидных почти текстуальных реминисценций в серии было много «докторовских» моментов в смысле того таки излучения, которым Доктор отличается в лучшие свои моменты; но, пожалуй, самым внезапно общим между Шерлоком и Доктором (конечно, я бы сказала, Одиннадцатым в первую очередь) стало еще и великодушие. Любовь Доктора к спутникам – это любовь старика, который знает наверняка, что все когда-нибудь заканчивается. И она бескорыстна настолько, насколько в принципе могут быть человеческие отношения. Доктор берет их за руку и показывает им вселенную, он показывает, какими чудесными они на самом деле могут быть, насколько каждый человек больше внутри, чем снаружи – а сам он получает спасение от одиночества и возможность стать ребенком рядом с ними, посмотреть на эту же вселенную чужими – восхищенными – глазами. Спутники всегда уходят, трагично или не очень, но Доктор всегда знает, что конец будет, и «в чем смысл быть счастливым, если потом будешь грустным? Потому что грустным будешь – потом». Отношения в «Шерлоке» раньше нельзя было назвать односторонними, конечно, но Шерлок там в конце не зря пошутил насчет наличия практики с ребенком: Джон всегда был взрослым, ответственным, заботящимся, его любовь была деятельной, а ответом были какие-то редкие, мимолетные (и для зрителя от этого тем более драгоценные) моменты, которые случались, казалось, чуть ли не к удивлению самого Шерлока, который совершенно не знал, что с этими чувствами полагается делать и почему он их вообще испытывает. Первые полтора сезона действительно во многом были о том, что Джон «учил» Шерлока человечности. Здесь же Шерлок показал вот эту вот «докторовскую», великодушную, не-эгоистичную любовь. Я не могу выразить, как я ЛЮБЛЮ тот факт, что (и как) Шерлок принял Мэри. Да хотя бы одна эта сцена с ее бывшим парнем, если уж не говорить про их собственное взаимодействие. Ужасно грустно наблюдать за всеми его переживаниями «конца эпохи» с этой подготовкой к свадьбе, фигурками из салфеток, уходом с танцев – но грустно именно потому, что это перестает быть детски-обиженным «как так, меня все бросили, я же такой хороший», которое можно было ожидать от Шерлока раньше – а потому, что это очень – взрослое, наверное? – принятие этих переживаний. Способность отодвинуть свое «эго». Да хотя бы то, что он в принципе, как оказалось, не только знает о том, что Джон делает для него, но и способен это выговорить – да еще и так – а потом стоять и спрашивать недоуменно, почему все рыдают. В смысле отношений Шерлок был воплощением – думаю, не такой уж редкой – мечты о том, что тебя могут полюбить, даже если ты сволочь. Дружба в исполнении Джона – продукт, произвести который способны разве что очень сильные, великодушные люди, это было чувство, с которым чаще можно ассоциировать «лучших», а не настоящих себя. Фандом еще помнит разговоры не только о том, что Джон – одно на двоих сердце, но и что его душевного тепла буквально хватает на двоих. Раньше зритель мог ассоциировать себя с чувствами Шерлока, только вытащив на поверхность свои, пожалуй, не лучшие черты. И вот Шерлок – тот самый «хороший человек», которым он мог бы стать, и, разделяя его чувства, зрителю тоже приходится находить в себе лучшее. Шерлок и его любовь оказались настолько больше внутри, чем снаружи.
а не спеть ли мне песню...Это одна из самых потрясающих вещей, которые только может сделать сценарист - передать любовь. Не просто показать, что кто-то кого-то любит, а заставить зрителя одновременно сопереживать этой любви героев, и любить самих героев, и просто любить, потому что ЧУВСТВА - такая вот тройная доза может, если повезет, достаться зрителю. Доктор в этом смысле всегда был особенными. И "Шерлок" теперь тоже. В них невероятно много любви. И как же я рада, что - внезапно - на такую, заразительную, все-согревающую любовь оказался способен сам Шерлок.
Пользуясь тем, что я не в обзорах, а, значит, никому не добавлю работы своим пищанием, читать дальшеШЕРЛОК ПРЕКРАСЕН, КАК РАССВЕТ В смысле и "Шерлок" как серия и Шерлок как Шерлок Тут додали все, чего не додали в прошлой серии в смысле взаимодействия Шерлока и Джона, и еще чуть-чуть, чтобы мало не показалось (поэтому я решительно не думаю о следующей серии, no way) МИМИМИ Мальчииишник. Это наша любимая игра Которая в "я" с наклейками на лбу. Правда, мы в нее играем обычно еще на более трезвой стадии И вообще Шерлок и его сошиалли окварднесс И печальный Шерлоко-бэтмен с поднятым воротником в конце серии Вот он, Шерлок с его человечностью, к которому сквозь тернии и прочие звезды вели два сезона Короче я все люблю
Шерлок, что же ещеКак-то у меня mixed feelings. Отличная комедия. Отличная игра Мартина. Я люблю Мартина; драматическая составляющая базировалась по большей части именно на его игре, и временами я таки не могла избавиться от смутных хоббито-ассоциаций, которые били в мое фандомное сердце по двум фронтам одновременно (что, впрочем, скорее плюс Мартину и «Хоббиту», чем «Шерлоку»). С диалогами как таковыми то ли как-то не сложилось, то ли мне надо пересматривать вдумчиво и с субтитрами. Мэри все-таки понравилась. И Молли. Какая хорошая Молли. Серия была в жанре «plot? what plot?». Ну, точнее, сюжет они благополучно одолжили у «В значит Вендетта» (и еще имени им легион), с душком даже того самого адлеровского самолета мертвецов. Шерлок какой-то… слишком Доктор? Причем в этот раз все же не в лучшем смысле, увы. После приквела шуточки про «два сериала по одному шаблону» были шуточками, сейчас даже как-то уже не очень. «Вставные» версии спасения (и, опять же, зачем придумывать, если можно экранизировать тумблер) вполне убедительно выступили в роли тайми-вайми. Что сцены встречи, которые – если бы не игра Мартина – полностью свелись бы к комедии, что отсутствие объяснения выживания, что трюк со взрывом – это все очень в духе что выхода из клиффангера в начале второго сезона (что там сработало, потому что не касалось ничего по-настоящему важного), что – куда более – Докторовского трикстерства в еще не осмысленном смертью варианте. То есть, например, сами по себе объясняловки были (бы), может, и хороши, если бы не то, куда они каждый раз выруливали. Моя единственная надежда – на чудо в следующих сериях. В общем, я очень рада видеть всех, отличные Мэри и Молли, и даже Андерсен, много юмора; но я не могу не чувствовать некоторого разочарования и из-за отсутствия все-таки внятных ответов (сириусли, все ведь прекрасно понимают, что за два года работы это не было «давайте Шерлок ничего не скажет, потому что ТАК НАДО» а «давайте Шерлок ничего не скажет, потому что мы и сами ничего не придумали»), и из-за отсутствия, ну, настоящей драмы, без сведения к комедии. Честно говоря, в Manny Happy Returns все мои фандомные филины были куда сильнее, чем сейчас. И вот еще правильно написала Errin: Серия - это не рассказ о Шерлоке, Джоне и всей честной компании - это разговор сценаристов со зрителями. Это постоянные намеки в духе "эй, мы знаем, что вы думаете!". Как фан постмодернизма я не могу не оценить все эти штуки, так сказать, с «технической» точки зрения, ибо это знатная и умная постмодернистская игра; но все же про Шерлока и Джона в этой серии я хотела увидеть не ее. И да, кстати. Последний диалог был действительно хорош, но, кажется, «ты же любишь быть Шерлоком» - это явление одного порядка «я не забуду время, когда Доктором был я» - одновременно и трогательно, и на грани той-таки постмодернистской игры и прорыва во вне-сюжетный контекст.
Новогоднее настроение начало у меня случаться только сегодня во второй половине дня, и хорошо, что начало. Мы купили отличные свечки в виде мухоморчиков и идем сейчас играть в настольные игры Нормальный такой гиковский новый год будет. Это я к чему. Всем лучей любви в этом баре, ребята. Вы чудесные. С наступающим/наступившим/главное, чтобы хорошим Новым Годом!
регенерация Одиннадцатого, бытие-к-смерти и все такоеВсе катарсисы (очень вольно позволю себе обобщить) – не только в ДК, но и в принципе – строятся либо на переживаниях конца, либо на переживаниях перемены, чаще всего необратимой; причем не обязательно конец – это смерть, и точно так же необязательно, что перемена – это не смерть. (Опять же не могу не вспомнить Серые Гавани в ВК, которые идеальное – и буквальное – воплощение конца эпохи как перемены). Я когда-то читала весьма любопытную рецензию (статью?) о том, что одна из главных проблем письма Моффата – это как раз его everybody lives – то, что он боится настоящих перемен, не дает пережить смерть, у него ничего не «заканчивается» на самом деле. В общем, в то время (может, даже и сейчас) с большей частью статьи я была согласна. Но, как часто бывает в хороших произведениях, смерть заставляет развернуться назад и окинуть взглядом все то, что ей предшествовало – и переосмыслить его (и то, насколько изумительно это сделано в «Хоббите», одна из главных причин моей любви к этой книге, о чем я уже когда-то говорила); причем иногда мне кажется, что предчувствие катарсиса-конца заставляет смотреть вперед в его ожидании (вспомните хотя бы предчувствия регенерации Десятого) в то время, как катарсис-перемена более внезапен – и именно он заставляет оглядываться назад. Регенерация Одиннадцатого тоже заставляет окинуть взглядом некоторые вещи, ей предшествовавшие. Моффат действительно тяготеет к катарсисам перемены – удаются (и насколько) они ему или нет, это уже другой вопрос. У него действительно очень мало окончаний (таковым можно посчитать разве что уход Эми и Рори). Финал пятого сезона – это большущий эмоциональный сдвиг. Финал шестого – это просто образцовая иллюстрация избегания конца. Оно не получило осмысления и обоснования тогда, и я не смогла его полностью принять, но, мне кажется, после регенерации эта цепочка несостоявшихся «окончательных» смертей Одиннадцатого приобрела (больший) смысл – это было чем-то вроде пути к полному дзену. Первая смерть в Пандорике, которая должна была стереть сам факт существования Доктора, была «типичным» самоубийством, ибо пришлась на максимум вины, заброшенности, «замерзания» и в принципе непонимания, что и зачем ему нужно делать со своей жизнью, которая умудрилась как-то не закончиться с Десятым. Это была смерть-самоуничтожение. Вторую «окончательную» смерть Доктор избежал уже по своей воле, несмотря на завидное смирение и пассивность, которую проявлял на протяжении всего сезона. Я все еще не считаю, что он внезапно захотел жить после сезона абсолютного мрачняка, но правы те, которые называют этот побег «трикстерским» – это было смирение и самоотречение, собственно, перед лицом всего, и плохого, и хорошего, не «я хочу жить, и потому буду бороться», а «я не то чтобы хочу жить, но у меня есть шанс остаться в живых? Ну, ладно, вай нот». В этом спешеле Доктор не хочет умереть, но и не цепляется за жизнь. Он готовится умереть – окончательно – от старости, но при этом (и, может, из-за этого) у него появляется очень человеческое (в его идеальном для человека варианте) отношение к смерти. Он не избегает ее, но и не приветствует. Он просто принимает ее в духе «для высокоорганизованного разума смерть – это очередное приключение». Предыдущие смерти были не «его». Эта – очень человеческая – смерть – ну, очеловечивает, да? Думаю, все мои любимые экзистенциалисты и к ним примазавшиеся согласились бы, что именно здесь Доктор в полной мере проявляет себя как человек, а не Таймлорд/трикстер/космический Иисус и кто там еще. Он живет в ожидании неизбежной смерти – и то, что он считает финишной прямой своей жизни, понимается и делается в соответствии с необходимостью строить отношения со своей смертью. Доктор не носится по вселенной, не спасает неведомые миры, он сидит на одном месте, защищая крошечный мирок, который, по большому счету, не может спасти. В этом отрезке его пути нет никакого «великого» смысла, нет особых свершений, есть только – опять же очень человеческая по своей сути – бессмысленная, но оттого не менее нужная и важная борьба, и «я не встречал бы никого, кто не был бы важен», и принятие своей участи, и протяженность во времени этой борьбы и ожидания смерти, которые, в кои-то веки, окончательно переносят Доктора в мир причинно-следственных связей, континуальности. Это смерть не в результате самоубийственного выбора, и не в результате судьбы, рока или злодеев, это – даже не смерть, логично (по прямой логике действия-противодействия экшена) замыкающая случившееся ранее – это просто смерть. И именно поэтому и Доктор, и зритель (конечно же) с радостью принимают перезапуск регенерационного цикла. Именно теперь, а не после спасения с помощью Эми и даже не после «побега», он обрел свою собственную смерть, он научился жить с ней – и научился просто жить (а не бегать и спасать, или бегать и убегать, или – ну вы поняли). И именно здесь – с положительной стороны – проявляется талант Моффата как писателя не-концов. Я как зритель знаю, что все закончится хорошо, я жду следующего Доктора, я знаю, что он должен быть – я не чувствую конца; но тем не менее я переживаю катарсис потому, что Доктор меняется, потому, что уходит конкретно этот Доктор – и все то, о чем там он сам говорил в своей прощальной речи. В этом главное отличие от регенерации Десятого – потому что она была концом. Не поймите неправильно, я очень люблю и Десятого, и «Конец времени», но с того самого момента, как я начала смотреть пятый сезон, я не могла не думать, что заставлять Десятого уходить так было несправедливо по отношению ко всем и последующим и, пожалуй, даже предыдущим Докторам. Многие обвиняют Моффата в том, что мир стал «доктороцентричен» со всеми этими первыми вопросами во вселенной и тэдэ, и это так, и об этом можно спорить (хотя, в конце концов, это нормально, «стягивать» все лучшее к своему Доктору). Но Моффат в своей регенерации не сделал того, что сделал РТД с Десятым – он не «стянул» всего Доктора к одной его регенерации. Он смог написать не окончание, а перемену. Когда умирал Десятый – умирал Доктор вообще, он заканчивался. Здесь Одиннадцатый – менялся. В этом разница их уходов, их катарсисов. Я думаю, можно не уточнять, что в случае регенерации Доктора в принципе катарсис перемены мне кажется куда более правильным, и в этом смысле нелюбовь Моффата писать «окончательное» показала свою лучшую сторону – способность заставить переживать даже из-за не-окончательного, сопереживать не концу (с коим безысходность), а перемене, в которой одновременно и «навсегда», и ожидание – и надежда – на новое – что смешивает боль потери и радость приобретения. Несмотря на то, что я понимаю и разделяю все претензии к сценарию серии в целом, мой Доктор получил идеальную регенерацию, и грустную, и радостную, регенерацию примирения и со смертью, и с жизнью. В катарсисе перемены есть один большой плюс – он может быть гнетущим, он может не отпускать даже дольше настоящего конца, но при этом – так или иначе – он все равно будет светлым. Это было именно то, чего я (и не только) давно хотела для Одиннадцатого.
Юпд: собственно, более внятно. даже вроде как длинноСерия была очень моффатовская: сумбурная, с кучей движений для того, чтобы объяснить вещи, на которые уже все забили (я не совсем готова судить, насколько это получилось, потому что в определенный момент я честно плюнула на попытки свести концы с концами там, где их просто не было) – но, кажется, если хвосты и нелогичности еще где-то и торчат, то, по крайней мере, в куда меньших количествах, чем это было раньше. И на том спасибо (с точки зрения логики).
С точки зрения не-логики – я все еще сижу тут «между горем и величайшим восторгом», поэтому, как водится в таких случаях, готова простить все логические и какие бы то ни было еще ляпы. Последние – сколько там, десять, пятнадцать? – минут были идеальными перепадами этого самого горя (начавшегося, когда Клара нашла старого Доктора), восторга (очень – тоже моффатовский, но ху кэрс – хэппи-энд), опять горя, уже всерьез грозящего устроить масштабное затопление клавиатуры, потому что Амелия и рисунки, и взрослая Эми, и goodnight, Doctor, и «я всегда буду помнить время, когда я был Доктором», и все это – и снова финальный кусочек радости с Капальди, которого я теперь, действительно, не знаю, как ждать. И я готова была, что Доктор регенерирует там, где это логично должно было случиться, и готовилась начать радоваться Капальди, но финальное явление Одиннадцатого и Амелия – это был просто контрольный в голову.
Нелогичность и «нетехничность» этого хэппи-энда напомнила о тех «нелогичных» моффатовских хэппи-эндах, которые мне нравились – о той же Пандорике хотя бы; и тут на самом деле очень много общего хотя бы в этой просьбе о помощи Клары – смотрящая со мной мама тут же окрестила это почти-религиозным порывом – и, собственно, в этом вот подарочке с небес. Вообще, если уж об этом говорить, очень много внутренних «приветов» эпохе, не только совсем очевидных, но и просто цитирований вроде докторовского танца с детьми, который повторяет его «танец жирафа» на свадьбе Пондов, этих вот почти-плясок с палкой, напомнивших «Let’s Kill Hitler» – в первой половине серии, пока не началась собственно драма-драма, это напоминало, зачем мы здесь сегодня собрались.
Совсем старый Доктор в первое мгновение очень сильно внешне напомнил Бильбо, а дальше понеслась вся цепочка ассоциаций и настроений Серой Гавани, которые, как вы понимаете, отнюдь не уменьшили вечной боли моего несчастного фанатского сердца. Там действительно есть что-то общее в духе: не смерть, а перемена, но перемена навсегда, уход эпохи, последнее прощание, не становящееся менее грустным оттого, что светлое. Впрочем, если уж говорить о параллелях с сами понимаете каким фандомом, то они начались раньше, на линии «человек, пытающийся вернуть свою homeland, которую, на самом деле, лучше бы не возвращать» – другое дело, что, в отличие от одного гномьего короля, Доктор понимает и сам, что возвращать не стоит и любить лучше в отдалении.
Старый Доктор с деревянной зверушкой, Клара и война буквально за окном – это, пожалуй, один из самых сильных моментов серии. Потому что, конечно же, все будет хорошо, все это знают, и Доктор будет жить; но именно в эти моменты я не могла выбросить из головы «и никого не спас, и ничего не исправил» – бессмысленный квест, сизифова (того, что у Камю, ага) борьба, never give up and never give in – это тоже очень по-докторовски. Очень по-Одиннадцатого.
Мне все еще не нравится манера «и прошло триста лет». Я еще в самый первый раз, в начале шестого сезона, страшно обиделась на это за Моффата. И тут обижалась целых минут пять – до того, как Доктор сказал Кларе, что «все равно или поздно stuck somewhere». (К слову, наверное, только с Одиннадцатым могла случиться эта сцена встречи рассвета и трогательного прощания с головой кибермена). Потом пошли – опять – интертекстуальности и мысленные кроссоверы, и я опять же почти простила происходящее. Ассоциации в этот раз с Тихим Городом у Макса Фрая. Неплохим, постоянно, кстати, сумрачным, местом, которое предоставляет своим жильцам все, чего они захотят, из которого в принципе невозможно выбраться – но в котором Макс застрял именно потому, что должен был так поддерживать жизнь мира, который он любит. Во всей серии книг для меня это была глава наиболее гнетущая и атмосферная одновременно. Если я в ближайшее время возьмусь за какие-нибудь драбблы, то это будет именно об этом вот «застрял».
Забыла, что еще хотела сказать, но, увы, времени на размышления теперь будет достаточно.
первые три строчки, пока убегаю писать постКороче я залила соплями и слезами все, до чего дотянулась, и сейчас пойду писать длинный пост, чуть более внятный, чем, но так. Серия дико моффатовская в плане всех этих странных таймлайнов и вообще всего странного, но, учитывая количество этих самых соплей и слез, которые умудрились извлечь из моего закаленного организма, я, пожалуй, couldn't care less. Не знаю ни как переживать прощание Одиннадцатого, ни как ждать Капальди-сезона.
Да, про Шерлока. Шерлок! Эм, ладно, могу сказать не только этоПервая половина была просто забавной, вторая сразу разбудила все мои фангер-филинс - боюсь, смотреть первую серию мне придется таки с бумажным пакетиком, иначе порвет на восторженных хомячков. После третьей где-то секунды мрачного выражения Джона я смогла побороть чувство, что в моей фанатской вселенной случилось одновременно слишком много Мартинов Фриманов, чье количество совсем не помогает избавляться от всех кроссоверностей. Видео и все вокруг него настолько трогательны, что остается либо залить клавиатуру слезами-соплями прямо сейчас, либо keep calm and wait for the episode, чтобы сделать это потом, так сказать, с большим размахом.
Я думаю, то, что The Thick of It действительно смешной, вы знаете и без меня, и я подтверждаю, что это так. Любимыми моими комедийными ситуациями остаются вроде той, обыгранной в In the Loop (надо, кстати, сходить пересмотреть новым взглядом) – когда кто-то ляпнул глупость, а каша из-за этого заварилась на добрую дюжину интриг-скандал-расследований. Так вот. Поскольку со смешным все понятно, а если непонятно, идите быстренько смотрите, перейдем – такая уж моя зрительская карма – к тому, что там есть серьезного.
Малкольм – обладатель такой образцовой воли к власти, что герр Ницше должен счастливо рыдать на его плече до самого прихода сверхчеловека – и то, что воля к власти реализуется в, собственно, власти, это еще подчеркивает. Пытаясь рассказывать о сериале друзьям, я говорила что-то вроде «представьте Хауса, только еще хуже, постоянно матерящегося и работающего в политике» – но аналогия исключительно поверхностная: если поведение Хауса много в чем – лишь защитный механизм, и зритель начинает «прочувствовать» его именно тогда, когда это становится понятно, через жалость, то Малкольмом – я не зря вспомнила Ницше – восхищаешься именно из-за его воли-к-власти и почти неисчерпаемого запаса витальности и энергии. Еще одна особенность таких вот «рабочих» сериалов, изначально не нацеленных ни на драму, ни на «человеческую» отношенческую динамику, в том, что, когда намеки на оные все-таки появляются, их ценишь особо. На всякий случай: спойлеры к финалу третьего и четвертому сезонам.Двухсерийный финал третьего сезона был абсолютно внезапен по драматическому накалу. Ну, то есть, конечно, Малкольм, бесящийся из-за того, что его изящно отправили в отставку, и отплевывающийся от дурацких предложений работы – это все очень весело и все такое, но при этом внезапно понимаешь, что все происходит всерьез, что речь не только о лексических эскападах в офисных стенах; и хочется стукнуть Николу Мюррей за то, что не сказала слова в защиту (хотя сложно ее не понять), и чтобы Малкольма быстро вернули назад, спекли еще один тортик и не мешали буйствовать ever again. Четвертый сезон, конечно, исчезновению этого ощущения «серьезности» никак не способствовал. Сцена, в которой Малкольм пытался разузнать, насколько Никола hungry for power, подтвердила все мои ницшеанские аналогии разом; Малкольм в оппозиции и с лидером, которого он считает никчемным – это совсем не так весело. Мне кажется, у него случилась такая безысходность, что он даже материться меньше стал. Отдельно хочется сказать про 4.06, с inquiry: во-первых, серия отличная сама по себе, о чем свидетельствует хотя бы тот факт, что то, что длилась она 58, а не 30 минут, я заметила только в графе проигрывателя, когда уже ее досмотрела; во-вторых – о, эти неизведанные пути зрительской симпатии! – хоть прекрасно понятно, что Малкольм сам виноват и, наверное, как бы даже заслужил, каждый раз, когда дерьмо начинает литься на него, я не могу ничего поделать, кроме как желать, чтобы он как-то выкрутился и вообще чтобы все было хорошо, весело и матерно-повествовательно. Ввиду этого в 4.07 на душевном разговоре с Олли о том, как его сожрала работа, мне хотелось начать подыскивать темный угол, и – вполне понятные – ассоциации с регенерациями Доктора уж точно не помогали. Кстати, не могу не выразить еще раз своего неодобрения сценаристам – или кому там – которые почему-то решили, что в четвертом сезоне в двух сериях можно обойтись без Малкольма. Честное слово, такие решения – это всегда большая ошибка. Которая в свою очередь, кстати, приводит нас к тому, что Капальди прекрасен, удивителен, ждем с нетерпением (уже почти дождались).
Держите еще – куда же в разговоре об этом сериале без этого – пачку капсов. Значительную часть я совала в твиттер по ходу действия; часть бродила на дайрах точно, часть – вроде как нет. читать дальше
Этот капс по стольким причинам намекает на грядущую серию ДК, что я, пожалуй, оставлю его и здесь. А еще завтра досмотрю The Thick of It и что-то, наверное, скажу.
понятия не имею, идет ли это в обзоры, но если идет, а у меня несчастный капсик без кода, мне будет неловко
Mumford and Sons для меня - это такая специальная группа, те или иные песни которой ассоциируются со всеми самыми драматичными линиями любимых канонов, соответственно вызывая желание не то порыдать в темном углу, не то пойти писать что-то соответствующе драматичное. Так что держите, если вдруг с кем она еще не случалась, песню, которая начинает играть в моей голове на последнем получасе хббт.
А вот эта вообще-то была робин-гудовской, но ввиду мелькания там замеченных сегодня "liars and thieves" и прочих greed and disgrace, держите и ее.
Сходила на "Хоббита" во второй раз; на манеже все те же и со спойлерамиВторые походы в кино, если до них доходит дело, очень часто оказываются лучше первых, потому что неприятные разочарования уже не становятся неожиданными и с ними успеваешь хоть как-то смириться, зато новые приятные детальки замечать ничто не мешает. Например, только со второго раза я заметила занимательную параллель между словами Леголаса Торину «ты не только вор, но и лжец» и «для вора и лжеца у тебя хорошо подвешен язык» – Бильбо от Смауга. Благодаря тмблр на этот раз я заметила, что таки да, гномы в бочках, только упав в воду, не просто так бултыхались в тихой заводи, а Торин специально сдерживал их в ожидании Бильбо (отдельные лучи любви опять летят сцене, когда Бильбо остается один в подземелье и понимает, что ошибочка вышла). Вообще это одна из тех вещей, за которые я люблю Торина: второй фильм подряд он, в разнообразных вариациях, рассказывает о nor I’ll be responsible for his fate и прочих «я не рискну судьбой похода ради *вставить имя*» – но и со скачками по горам во время битвы каменных великанов, и здесь с бочками, он делает именно это. Так что то, что он единственный раз попытался таки выполнить сказанное и не лезть в пасть дракону – это действительно весомый повод для опасений за его душевное здоровье, ага. Но даже и там – судя по тому, насколько раньше остальных Торин прибежал к Бильбо, либо после слов Балина он рванул с такой скоростью, что остальные за ним просто не успели, либо вообще попер в одиночку, пока остальные еще соображали, куда бежать и за что хвататься. Энивей, если в Торине и есть черты, за которые его может любить не только мазохист и верный ценитель боли-печали-безысходности со скандинавским душком, то это именно вот это несоответствие его слов делам. И со второго раза мой приз зрительских симпатий (кроме трехсекундной реакции Бильбо на дракона с «присяду-ка я тут тихонько на золото, авось само рассосется») получает сцена перед дверью Эребора. Как по мне, в этом фильме, таки не слишком щедром на психологизмы, именно здесь – самое концентрированное раскрытие всех действующих лиц. Я очень люблю здесь и Торина, и Бильбо. Беспомощное ториновское рассматривание карты и «Балин, где же ошибка?» – после всего-то его маджестик пафоса – были бы почти смешными, если бы не были таким грустными. Реакция Бильбо, который сохраняет здравый смысл и/или веру не только и не столько потому, что он меньше эмоционально вовлечен в цель квеста, сколько – особенно памятуя и канон, и историю его жизни вообще – потому, что у него запас внутренней прочности в принципе чрезвычайно велик. Эта сцена – почти самоценная «вещь в себе» и одновременно, опять же, завязка-намек на то, что будет дальше. Смена ролей, Бильбо, принимающий не только «физическую» ответственность за спасение, но и психологическую – за происходящее вокруг него в принципе; и момент слабости Торина, как мне кажется, более важный и красноречивый, чем даже пресловутая сцена с мечом – потому что если ее можно «списать» на навеиваемое «извне» безумие, то вот этот, пусть и недолгий, момент пассивного, бездеятельного отчаяния и смирения – это его собственное. Сцена с мечом, кстати, таки убедила окончательно, что камушек уже должен быть у Бильбо, а, значит, можно ожидать ДРАМУ с попеременным поглядыванием на камушек и ищущего его Торина. Теперь я особенно хочу оригинальную озвучку хотя бы ради сцены входа в Гору, потому что – памятуя «разницу» в обнимашках на Карроке – я готова голову давать на отсечение, что в дубляже передали в лучшем случае половину от того, что сыграл голосом Армитидж. Ах, да. Если уж я про него заговорила... мне кажется, в первом фильме это было не так заметно, но здесь чуть ли не каждый крупный план Торина – это отдельная порция эстетического удовольствия. Как вы понимаете, это была очень культурная формулировка олл май фангерл филинс.
домыслы про АркенстоунКстати, меня вот, знаете, терзают смутные сомнения (и терзают не меня одну, видимо): фильм вполне позволяет допустить, что Бильбо до появления Торина успел таки подобрать Аркенстоун, но инстинктивной - и вполне логичной - реакцией на настолько острый теплый прием стало "не отдавать". Тогда бы это объяснило и почему Бильбо не попытался рассказать, что к чему, когда Торин полез к нему с мечом, и логически-эмоциональные провисания, которые неизбежно возникли бы/возникнут в следующем фильме в связи с тем, что у Бильбо уже не осталось ни малейших шансов канонично прикарманить Аркенстоун как просто красивый камушек.
немножко в защиту ТауриельНа тумблере большинство «полемических» мнений о Тауриель сводятся к «она Мэри-Сью» и «что за мизогиния, у них с Леголасом почти одинаковые возможности/функции, почему она Мэри-Сью, а он нет?» – и все в таком духе. Вот только мне кажется, дело тут не в «гендерном равенстве», ради которого ее придумывали. «Гендерное равенство» – это в Элементари. А здесь, с учетом хотя бы разницы аудитории, дело в одиннадцатилетних девочках, которые будут смотреть этот фильм еще долгие-долгие годы. У нас, более-менее взрослых тетек, с одной стороны, есть знание о том, что в каком-нибудь средневековье у женщин были исключительно киндер-кирхе-кюхе, и мы можем не воспринимать это «персонально». А еще, за счет и жизненного, и, в большей даже мере, читательски-зрительского опыта, у нас лучше прокачан скилл сопереживания и ассоциирования себя с теми или иными персонажами. Любой вшивый интеллигент, заскучавший в компании своих книжек, разделит терзания Бильбо в начале первой книжки и будет радоваться его выбору. Любой, кто когда-то пытался влиться в коллектив и, тем более, понравиться суровому начальнику, посочувствует его проблемам с социализацией и букой-Торином. Люди с определенным набором вполне себе бытовых психологических проблем и/или опытом чтения скандинавской литературы где-то там найдут точки соприкосновения со всеми катастрофическими решениями Торина; еще легче любой, у кого случался внезапный облом самого-важного-в-жизни поймет его отчаяние под закрытой дверью в Гору. У одиннадцатилетних девочек набор тех «опытов», которые они могли бы так или иначе разделить с персонажем, куда более ограниченный. И – не буду говорить про всех, конечно, но у многих – одним из таких опытов есть опыт, собственно, бытия девочкой. В свои «около десяти» я зачитывалась Максом Фраем, мне, понятное дело, нравился Макс, я сопереживала ему, но все-таки мне нужны были Меламори, Теххи и Сотофа, чтобы представить себе, в каких ролях и на каких правах я сама могла бы вписаться в этот мир, а потом уже с чистой совестью расслабиться и представлять себя самим Максом. В советских мушкетерах моим любимчиком был Атос, но все-таки играла я в подкорректированную (сильно)) версию миледи. В первых «Хрониках Нарнии» мне нравился Питер, но все-таки мне нужна была Сьюзан, чтобы мысленно вписаться в происходящее, и я расстраивалась каждый раз, когда у нее отбирали лук и делали из нее просто «девочку» (кажется, наличие Сьюзан даже было бонусом "Хроникам" по сравнению с Толкином). И я помню, что, по крайней мере, во «Властелине колец», мне очень не хватало женщин, «в роли» которых я хотела бы себя представить в этом мире – были, конечно, Арвен и Эовин, но все же их было мало и неправда. Я не говорю, что девочки не могут себя ассоциировать с мужскими персонажами, совсем нет, но, по крайней мере мне, все-таки желательно было присутствие женщины, по которой я могла бы «сориентироваться» в том или ином выдуманном мире. Так вот, да, я думаю, вы поняли, к чему это я. С точки зрения нас, понимающих, и что к чему в средневековье, и что к чему в каких-нибудь тридцатых-пятидесятых годах в Англии двадцатого века, ни фильм, ни наша способность в него «вживаться» и находить точки соприкосновения, не пострадала бы, если бы не было Тауриель. Но, вспоминая свои одиннадцать лет, я уверена, что я была бы очень, очень рада ее присутствию.
Дорогая вселенная, это мне кажется, или там промелькнула спойлерта дверь с номером 11 из "Комплекса Бога"?.. Я, конечно, слабо верю в обещания "подобрать все хвосты" эры, ну или как там это формулировалось, но, если с этим моментом как-то еще поиграются, я точно не буду против.
относительно неспойлерные впечатленияЧувства смешанные. С одной стороны, в общем и целом, мне понравилось. С другой – куча мелких, а, может, и не мелких, претензий, связанных, как догадываются все, кто видел трейлеры, с отношениями с первоисточником. Всего, что убрали из книги, мне очень не хватало. Но почти все, что добавили, было так или иначе уместно (кроме одной, на мой вкус, слишком подробной батальной сцены), и в некоторых местах так или иначе затыкало провисания книжкой логики. Например, как и грозились товарищи в интервью, было объяснено, зачем же в походе Бильбо, чем так важен Аркенстоун – кроме того, что цаца красивая (хотя это вызвало следующий ряд вопросов) – и еще несколько моментов. Торин очень красивый чудит на всю голову, «как и было сказано». Об этом подробнее ниже. Бильбо невероятная няша, и еще больший молодец, чем было раньше. Хотя мне и не совсем нравится то, что более активное, чем в книге, развитие темы Кольца заставляет задумываться, а не присутствует ли в его «великих» деяниях частичка влияния от Кольца. Плюс, с тем, как раскрутили тему Аркенстоуна, я слабо представляю теперь, как Бильбо может его украсть (не то, когда он его передавал врагам, а когда просто заначил). Как по мне, либо он сразу должен его забирать, чтобы обменять, либо, если нет, то, в зависимости от показанных мотиваций, он будет выглядеть или, мм, куда менее приятно, чем в книге, или наоборот – окажется с полной охапкой благородных намерений с самого начала. Барда, на мой вкус, было слишком много, и он слишком «типичный герой», чтобы это было оправданным. А вот Тауриель все-таки понравилась. Перегибов на местах почти не было, она не отвлекала на себя слишком много внимания и, в общем, не казалась неуместной. Трейлеры, кстати, не то, чем кажется. Показываемые в них куски вырванными из контекста кажутся или более важными, чем есть на самом деле, или несут несколько другую эмоциональную нагрузку. Фильм действительно мрачнее предыдущего – и уж тем более куда мрачнее книги, особенно если учесть, что выпилены оказались почти все те куски, которые добавляли не просто атмосферу, а атмосферу неторопливости, сказочности и некоторой даже безалаберности. Тут все очень всерьез. Дополнительные проблемы, поднятые в связи с тем, идти ли в Гору, линия Гэндальфа и вообще финальный кусок как-то… нагнетающи. Мне сложно сказать, как это выглядит для тех, кто не читал книжки, но для меня последние полчаса где-то начали плавно втекать в русло третьего фильма со старым-добрым скандинавским роком и прочими болью-тленом-безысходностью.
очень спойлерно. разбор полетов отдельных персонажей-сценВ частях с Беорном и Мирквуде мне очень не хватило вот этой книжной, с одной стороны, неспешности, с другой – в Мирквуде – нагнетания обстановки. Я понимаю, что это все мало-кинематографично, что в фильме нельзя было бы пересказывать Беорну все их похождения, пока гномы подходили бы по одному (с другой стороны, повешать лапшу на уши и разделить хотя бы на пару групп можно было), и что устроить компании полноценные галлюцинации и блуждание по кругу – более верный способ, чем убить как минимум полчаса экранного времени на мрачную монотонность, которой на самом деле был Мирквуд. Чего я, впрочем, не поняла, так это почему нельзя было сохранить а) каноничный способ столкновения с эльфами, б) историю с Бомбуром и рекой, в) каноничную «потерю» Торина и г) разговор с Трандуилом «мы были голодны, мы искали помощи» и прочие игры в партизан. Точнее, на последнее есть ответ, что было бы меньше возможности развернуться ПАФОСУ Трандуила, но по этому поводу я бы как раз не сильно переживала. Лавстори Кили и Тауриель, как ни странно, оказалась неплоха, вот только торчащие неподалеку уши Леголаса все-таки лишние. И битва с орками вокруг бочкокатательства, как на мой вкус, слишком длинная.
По сравнению с первым фильмом мне как любителю психологий-драм было не так уж много возможностей поживиться, но они были, и вы, конечно же, знаете, кто у нас главный трагический герой, владелец поистине королевского выводка тараканов, противоречащих друг другу порывов, комплекса мессии и наследственной шизофрении заодно. Что забавно, самым интересным с психологической точки зрения стало не то, что пугало в трейлерах, а момент с, этим вот, как в том анекдоте «а, не получилось», оно же «шеф, все пропало», когда вход в гору не захотел находиться, когда от него этого ждали. Можно считать, что именно с этого понеслась эмоциональная, интеллектуальная и вообще всяческая нестабильность Торина. Там очень любопытно обыграли «вопрос веры»: в Озерном городе Торин обвинял противников квеста в маловерии (что, если бы не подкреплялось слишком большим упором на золото, могло бы сделать его позицию более выигрышной и благородной по сравнению с Бардом); когда же оказалось, что не все так просто, единственным «верующим» остался Бильбо, которому, как мы понимаем, сам по себе квест почти что побоку, никаких теплых чувств к Горе он не питает, да и золотой лихорадкой заразиться еще не успел. Конечно, чисто по-человечески можно понять отчаяние Торина, ведь именно он больше всего вбухал нервов и усилий, и потому наиболее сильное разочарование понятно, но он настолько быстро впадает именно в это вот смиренное отчаяние, без – казалось бы, более характерной для него – злости и попыток побиться головой об стенку, авось откроется, что начинаешь понимать, что в королевском омуте водятся не только черти, а и – как раз выводящая на третий фильм – большая, увесистая, безнадежная такая готовность проиграть вообще, бесповоротно (особенно, конечно, порадовало почти детски-обиженное разбрасывание волшебным ключиком), что только подкрепляется разрекламированным уже if this is to end in fire, которое оказывается вполне себе инструкцией к действию, а не только «ради красного словца». По сравнению с трейлером разговор с Балином насчет «рискнуть квестом ради жизни одного вора» оказался не так страшен, как было намалевано. И быстро наступившая бегалка и взаимоспасалка даже почти перекрыла этот момент с угрозой Бильбо мечом (почти). Но общая логика поведения Торина, конечно, заставляет хвататься за голову: я не рискну ради одного вора (будто им есть, на что надеяться, если дракон проснулся, а Бильбо погиб), потом таки ломанусь спасать (и на том спасибо, думаю я как зритель), потом поугрожаю мечом, потом продолжу спасать, причем уже не интересуясь тем, что дело приняло действительно самоубийственный для всех оборот. Молодец, Торин, что скажешь. Решение оставить Кили в Эсгароте чисто эмоционально (особенно с точки зрения Кили-Фили) выглядит, конечно, тоже тиранией и произволом – особенно если учесть, что Торин почти дословно говорит «я не рискну квестом ради …» (это, кстати, несколько и смягчило ту же фразу, сказанную по отношению к Бильбо), но, вообще-то, это действительно было логично, и в тот момент это было не только «не рискну квестом», а и «не рискну племянником». В этих бегалках со Смаугом мне не хватило опять же атмосферно-каноничного унылого сидения в тоннеле под огненным обстрелом и полным незнанием того, там еще дракон или нет. Но, с другой стороны, в книжке было четкое впечатление, что гномы слишком понадеялись на то, что Смауг тихо умер сам по себе, и потому понятия не имели, что с ним сделать, если он не окажет им такой любезности. Здесь, конечно, тоже, но вот эти как раз бегалки и попытки самостоятельно справиться с драконом кажутся мне более логичными в смысле того, что гномы не просто так сидели и ждали, пока случится чудо и Смауг умрет не то от старости, не то от смеха. Торин заслужил в этом деле отдельные лучи любви за обзывательства Смауга, заставившие вспомнить Маугли: «а еще он назвал тебя земляным червяком!» В общем, фильм окончательно развился в какую-то свою отдельную вселенную, которую книжку не столько иллюстрирует, сколько дополняет. Невозможность увидеть некоторые интересные книжные моменты в кино очень расстраивает, но, если смириться с тем, что лучше эти моменты перечитать, а в фильме получать удовольствие от «параллельно-вселенности», то все отлично. Короче, я хочу об этом поговорить. И я таки явно буду пересматривать.