Смотри, произошло явление чая как феномена (с)
Сегодня мне снился сон в лучших традициях Алисы. В фик его можно вставлять практически без купюр. Кажется, мне уже пора высматривать Белого Кролика, не иначе.
Я задремала под плеер и проснулась где-то за час ночи. Выключив плеер, поставила его на зарядку, легла обратно, но мне не засыпалось. Ворочалась и так и эдак. На правом боку, на левом. Потом легла на спину и начала засыпать.
Процесс моего погружения в сон стал почти физически осязаемым, потому что сверху на меня начала оседать черная воронка, затягивая меня. Я пребывала на хрупкой границе между сном и явью, этот сон имел надо мной небывалую власть, и при этом какой-то своей частью я была еще здесь, в собственной постели. Эта черная воронка (воронка очень условно, потому что на самом деле у нее нет никаких стенок и границ, я скорее знаю, чем вижу, что это такой себе водоворот) затягивает, засасывает меня, и вместе с ней вновь приходит панический, экзистенциальный страх, ведомый мне только по этим снам. Я пытаюсь вернуться в реальность, пока сон не успел захватить меня толком, и мне это почти даже удается. Но тело тяжелое, неподъемное, я все-таки не бодрствую, и потому перевернуться на другой бок, чтобы избежать возвращения сна, я не могу. И осознанным усилием воли я вызываю перед своими глазами образ Шляпника, мотивируя это следующей логикой: он – абсолютно положительный, светлый персонаж. Кто еще, если не он, может «перекрыть», перебороть мою черную воронку? Если думать о нем, она не вернется. И если представляю я себе Шляпника еще осознанно, то в следующее мгновение я, видимо, снова проваливаюсь в сон, потому что Шляпник начинает действовать совершенно самостоятельно. Я вижу себя – то ли себя-себя, то ли себя-Алису, не знаю. По крайней мере, я одета в голубое платье. Обоих нас я вижу на фоне этой абсолютной черноты, «воронка» все еще грозит мне, и потом я подхожу к Шляпнику и обнимаю его. Кажется, в этот момент я все-таки Алиса, потому что эмоции, сопутствующие этому объятию (очень нежно и приятно, немного стыдливо-смущенно – а вдруг поймет не так, или наоборот, слишком так?) более походят на нее. И при этом все еще при мне мой страх перед воронкой, но, когда она вновь начинает «тянуть», я все же выдергиваю себя окончательно и переворачиваюсь в другую сторону. И все это – в дивном пограничном состоянии между там и тут, сном и явью, движением рассудка и неведомой силой, которая руководит нашими сновидениями.
Что ж, если именно за эти сны мне приходится платить постоянной сонливостью, я готова держать эту цену. Именно эти сны заставляют меня верить… во что-то. Мне почему-то кажется, и я боюсь сглазить, что именно в этих снах – источник моего творчества, вдохновения и силы, что это все неспроста. Когда я все же просыпаюсь от них, мне безумно страшно, но днем я, признаться, почти (да кого я обманываю? Без почти) хочу, чтобы эти сны повторялись. Интересно, получится ли у меня когда-то «расслабиться» и попытаться посмотреть, что же будет дальше?
Тому, что случайно выпала эта аватарка, я уже не удивляюсь.
Я задремала под плеер и проснулась где-то за час ночи. Выключив плеер, поставила его на зарядку, легла обратно, но мне не засыпалось. Ворочалась и так и эдак. На правом боку, на левом. Потом легла на спину и начала засыпать.
Процесс моего погружения в сон стал почти физически осязаемым, потому что сверху на меня начала оседать черная воронка, затягивая меня. Я пребывала на хрупкой границе между сном и явью, этот сон имел надо мной небывалую власть, и при этом какой-то своей частью я была еще здесь, в собственной постели. Эта черная воронка (воронка очень условно, потому что на самом деле у нее нет никаких стенок и границ, я скорее знаю, чем вижу, что это такой себе водоворот) затягивает, засасывает меня, и вместе с ней вновь приходит панический, экзистенциальный страх, ведомый мне только по этим снам. Я пытаюсь вернуться в реальность, пока сон не успел захватить меня толком, и мне это почти даже удается. Но тело тяжелое, неподъемное, я все-таки не бодрствую, и потому перевернуться на другой бок, чтобы избежать возвращения сна, я не могу. И осознанным усилием воли я вызываю перед своими глазами образ Шляпника, мотивируя это следующей логикой: он – абсолютно положительный, светлый персонаж. Кто еще, если не он, может «перекрыть», перебороть мою черную воронку? Если думать о нем, она не вернется. И если представляю я себе Шляпника еще осознанно, то в следующее мгновение я, видимо, снова проваливаюсь в сон, потому что Шляпник начинает действовать совершенно самостоятельно. Я вижу себя – то ли себя-себя, то ли себя-Алису, не знаю. По крайней мере, я одета в голубое платье. Обоих нас я вижу на фоне этой абсолютной черноты, «воронка» все еще грозит мне, и потом я подхожу к Шляпнику и обнимаю его. Кажется, в этот момент я все-таки Алиса, потому что эмоции, сопутствующие этому объятию (очень нежно и приятно, немного стыдливо-смущенно – а вдруг поймет не так, или наоборот, слишком так?) более походят на нее. И при этом все еще при мне мой страх перед воронкой, но, когда она вновь начинает «тянуть», я все же выдергиваю себя окончательно и переворачиваюсь в другую сторону. И все это – в дивном пограничном состоянии между там и тут, сном и явью, движением рассудка и неведомой силой, которая руководит нашими сновидениями.
Что ж, если именно за эти сны мне приходится платить постоянной сонливостью, я готова держать эту цену. Именно эти сны заставляют меня верить… во что-то. Мне почему-то кажется, и я боюсь сглазить, что именно в этих снах – источник моего творчества, вдохновения и силы, что это все неспроста. Когда я все же просыпаюсь от них, мне безумно страшно, но днем я, признаться, почти (да кого я обманываю? Без почти) хочу, чтобы эти сны повторялись. Интересно, получится ли у меня когда-то «расслабиться» и попытаться посмотреть, что же будет дальше?
Тому, что случайно выпала эта аватарка, я уже не удивляюсь.
заделись