воскресенье, 03 августа 2014
у меня очередной период чтения Полозковой, и мне внезапно захотелось об этом поговоритьПолозкова, как ни крути, это чуточку guilty pleasure: попса ведь, «бабская» поэзия, армии фанатеющих ванильных телочек, почти сплошная несчастная любовь и все такое (в последнее время, впрочем, ее благоприобретенная индийская просветленность немножко примиряет моего внутреннего цензора с моими же пристрастиями). Мне сложно говорить про художественную ценность ее стихов. Она очевидно есть, если отбросить все эти предрассудки про ванильных телочек, а потом пойдешь какого-нибудь Бродского почитаешь (ну да, я сравнила, конечно) – и думаешь, что а хз, а может и нет (с другой стороны, даже ранняя Полозкова по сравнению с ранней, например, Цветаевой – это же просто готовые шедевры). Впрочем, наверное, раз поэт умудряется говорить о чувствах так, что его строчками хочется говорить о чувствах своих – пожалуй, эта ценность там все-таки есть – просто в этом случае я не готова ломать насчет этого копья и предпочитаю сделать такой вот «дисклаймер».
Это, в общем, присказка, отступление на объективную (хаха) реальность, а сказка такова, что – как раз вот наравне с Бродским – именно Полозкова – тот поэт, которого я иду читать и перечитывать, когда… ну, когда блюз, да? Причем не обязательно с чем-то конкретно связанный, а просто – хандра, летняя печалька, когда, в общем, ничего другого и не остается, кроме как идти читать поэзию.
Мне вдруг подумалось, что самое главное в Полозковой я бы сформулировала так: она – поэт разрыва, разлома, пропасти между там и здесь, между силой и счастьем, между любовью и «я», между вот
И такая клокочет непримиримость классовая
между тем, кто ты есть и тем, кем могла бы стать;
– между «могу» и «хочу» (пожалуй, даже если бы не было ничего другого, я бы любила ее хотя бы за то, что она говорит о «но всего на свете больше Вера любит проебол» – этот разрыв между потенциалом и его воплощением – одна из самых мучительных тем всей моей сознательной жизни); в «просветленных» стихах уже – между осознанием (которое и приходит с условным «просветлением»), что все суета сует, что все только у нас в голове, что все на самом деле хорошо – и одновременно опять же живым страданием, которое не снимается, а только вступает в странную химическую связь с абсолютными, безосновательными спокойствием и счастьем, которые начинают видеться на подкладке бытия.
Когда «блюз», Полозкова хороша тем, что у нее найдется стихотворение чуть ли не на каждый разрыв, на каждую дырку между двумя скалами – хочешь, прыгай, хочешь, топчись на месте. Она не пытается искать гармонии, согласовывать, она упорно тычется носом в эти диссонансы, и именно из них порождается ее чувство – и мой отклик как читателя, когда мне бывает нужно не успокоение, а более-менее острый инструмент для того, чтобы ковырять им в себе. Перекладывая необходимость переживать диссонанс с себя на поэта и потребляя потом этот диссонанс, эту боль уже извне, сопоставляя ее со своим внутренним, удается иногда совместить внутреннее и внешнее, произвести такое себе замещение, когда собственное страдание, осмысляясь через поэзию, поэзией заменяется, объективируется и – через кризис, я бы даже сказала, катарсис – если и не снимается, то, по крайней мере, смягчается, включенное в структуру сознания не как чистое переживание, а в смеси с чужим словом.
…но, ребята, это же – это страшное наебалово и абсурд.
@темы:
література