Смотри, произошло явление чая как феномена (с)
Осеннее утро – клубок беловато-серых шерстяных ниток. Он пушист, невесом, его невозможно поймать и удержать – и он лжив, потому что шерсть, между прочим, колется. А утро своей блеклостью сулит отдых, покой, который уже невозможен – ибо вот он, вой будильника. Своей же прозрачностью оно обещает солнце, прозрение – но оно не принесет и этого, потому что, вот уже, осень… не пора.
Осенний день сер. Он напоминает серую кирпичную стену, мокрую от дождя, старую, пошарпанную, горькую и бесконечно тоскливую, без дверей, без малейших пятен другого цвета… осенний день так же бесконечен, как эта неведомая, но ужасающая метафизическая стена.
Осенняя ночь – пчела. Она черная с желтым, острая, разящая, и бесконечно томная, как пчелиный яд, разливающийся по венам, тягучая, тяжелая, как убийственная смерть от укуса… ночь быстрая, мимолетная, она крылата, и она – все же дарует утешение
Осенний день сер. Он напоминает серую кирпичную стену, мокрую от дождя, старую, пошарпанную, горькую и бесконечно тоскливую, без дверей, без малейших пятен другого цвета… осенний день так же бесконечен, как эта неведомая, но ужасающая метафизическая стена.
Осенняя ночь – пчела. Она черная с желтым, острая, разящая, и бесконечно томная, как пчелиный яд, разливающийся по венам, тягучая, тяжелая, как убийственная смерть от укуса… ночь быстрая, мимолетная, она крылата, и она – все же дарует утешение