Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Как же отчаянно он пытается оправдаться - и перед самим собой, и перед первосвященниками. Твердит, что "намерения чисты", твердит, что Иисус был бы не против, что ему не нужны деньги - да, это все так, но - damned fot all time - он слишком хорошо представляет, что же с ним будет, и цепляется за эту - последнюю - надежду. Вот только не выходит, единственная (глупо говорить - единственная, но как еще?..) его ошибка в том, что он все-таки берет деньги: это позволяет первосвященникам втоптать его в грязь здесь и потом раз за разом напоминать, что "получил желанную награду"...
– Эти добрые люди, – заговорил арестант и, торопливо прибавив: – игемон, – продолжал: – ничему не учились и все перепутали, что я говорил. Я вообще начинаю опасаться, что путаница эта будет продолжаться очень долгое время. И все из за того, что он неверно записывает за мной.

@темы: JCS

---

Ближе смерти и дальше счастья

Все, что я могла сказать по поводу процесса и результата, я сказала раньше..) Allons-y.

Название: Ближе смерти и дальше счастья
Цикл: Повидать Вселенную (часть 10)
Герои: Одиннадцатый, Камбербетч!Мастер, Ривер, Понды
Рейтинг: PG-13
Размер: миди
Жанр: мозготрах и ангст
Дисклаймер: персонажи – ББС, название – Э. Раткевич
Консультирующая гамма: Illi. Мрр!
Посвящается чудесной Таирни и нашим общим тараканам.

читать

Мастер закрыл за ними двери Тардис. Доктор, страшно ссутулившись, уже успел устроиться в пилотском кресле.
- Ну так что? Куда отправляемся? – чувствуя странную неловкость, поинтересовался Мастер, постаравшись, чтобы его голос звучал как можно более беззаботно.
Доктор поднял на него вновь опустевший взгляд – будто он не сразу понял, о чем его спрашивают.
- Выбери сам, - наконец, отозвался он. Мастер прищурился на мгновение, почти не глядя задал координаты и вышел из комнаты.
Что-то было не так. Мастер не мог точно сказать – что, но шкурой чувствовал, что что-то происходит, причем нехорошее.
На следующее утро они прибыли к планете Олфен, знаменитой своими разноцветными облаками, и ощущение неправильности происходящего лишь усилилось. Мастеру плевать было на эти облака, подумаешь, эка невидаль, но…
Доктору тоже было плевать.
Он должен был радостно скакать, перечисляя все красоты открывающегося им вида, раздражать Мастера этим своим дурацким восторгом – но Доктор смотрел в небо, похоже, просто потому, что так нужно было, и его глаза были равнодушны – кажется, он вообще не видел этих чертовых облаков.
Потом…
Мастер не мог вспомнить толком.
Еще несколько пустых, почти невидящих взглядов. Иногда, когда он смотрел на Мастера, в глазах его на мгновение плескалась тоска – и Мастер вздрагивал, отводя взгляд.
Потом, четыре или пять дней спустя, сидя на кухне за завтраком, Мастер быстро облизнул губу и спросил:
- Так что там с Пондами?
- А? – Доктор поднял на него непонимающий взгляд.
- Понды, - с нажимом повторил Мастер, со странным чувством, напоминающим страх, осознавая, что Доктор не до конца понимает, о чем идет речь. – Ты сказал, что нужно время. Ты собираешься их забирать?
Доктор несколько мгновений смотрел на него, а потом быстро моргнул и изобразил странную, кривоватую – будто отвык! – улыбку.
- Да, конечно… чуть позже.
Мастер заставил себя допить чай – медленно, очень медленно – не одним глотком – и вышел из кухни со странным чувством, будто привычный ему мир только что изменился до неузнаваемости – и Мастер еще не мог признаться себе, чем именно.
Скорее машинально он забрел в одну из своих лабораторий и опустился за стол, рассматривая сваленные запчасти и бессмысленную металлическую стружку. В следующее мгновение широким жестом Дримлорд смел ее на пол и уселся на стол, глядя на Мастера сверху вниз.
- Помимо всего прочего, - задумчиво сообщил он, будто продолжая незаконченный разговор, - ваша проблема всегда была в том, что Доктор нужен был тебе больше, чем ты ему.
- Вот только давай обойдемся без психоанализа, - огрызнулся Мастер. Настроения для общения с этим типом не было уж точно, но Дримлорд, кажется, просто его не услышал, погруженный в собственные мысли.
- Помнишь, еще тогда, на Галлифрее?.. – протянул он, выбивая пальцами ненавистный Мастеру ритм. – Он был для тебя единственным. А ты для него – одним. Одним из многих. Да, ты был его лучшим другом… но тебе всегда было этого мало, не так ли? - его губы дрогнули в едва заметной, убийственно сочувственной улыбке. Его голос звучал совершенно буднично, будто он рассказывал о не слишком вкусном обеде в средненьком ресторане. – У него были друзья и кроме тебя. А сам он был единственным, и ты так ревновал и злился, когда он просто проводил время с другими… твои барабаны утихали только рядом с ним, - Дримлорд провел ладонью по его плечу, и какое-то мгновение Мастеру казалось, что он действительно может чувствовать это прикосновение. – Ты ненавидел, когда тебя жалеют, но уже тогда готов был использовать даже жалость, чтобы задержать его рядом с собой… и не думай, что я не знаю, какие фантазии временами порождало твое воспаленное воображение.
Мастер невольно дернулся, сбрасывая иллюзорную – или уже нет? – руку Дримлорда.
- Я не…
- Ты не. Ты просто хотел обладать им. Как угодно, - спокойно согласился Дримлорд и изобразил задумчивость на не-своем тонком лице. – Слушай, может, тебе действительно стоит его трахнуть? Всего лишь банальная химия. Тебе бы, может, полегчало… Хотя, нет. Не думаю, что тебе понравится… да и не поможет. Ему все равно будет плевать. Ты хотел сделать его своим и только своим… очень, очень эгоистичное желание – поэтому наш альтруист и не понимал его. Он никогда не видел ничьих эгоистичных желаний, кроме своих собственных, да и те скрывал… - Дримлорд говорил, будто хороший оратор или даже актер, умело модулируя выразительным – чужим! – голосом. Что ж, он прекрасно вжился в роль прошлой регенерации Доктора, и, уткнувшись взглядом в собственные руки, Мастер раз за разом напоминал себе: это не он, не он, не…
Те же широко открытые глаза и улыбка во все лицо. Та же невыносимая болтовня и интонации…
…говорит, как по писаному.
Мастер чувствовал, что речью своей Дримлорд будто опутывает его невидимым коконом, из которого Мастер едва ли способен вырваться. Не может по-настоящему возразить, не может даже подняться и просто сбежать… может лишь сидеть и слушать, стараясь не вникать в смысл слов, но не в состоянии совсем перестать слышать, потому что…
Голос Доктора, голос того Доктора, которому было не…
- Он ведь был тогда душа нараспашку, помнишь? Он был единственным, кто мог хоть ненадолго заполнить пустоту в твоей душе, черную дыру, пожирающую чужое тепло – он был единственным, у кого на тебя просто хватало терпения, ведь ты, дружок, всегда был невыносим… - в голосе Дримлорда вновь было чертовски памятное сочувствие, но какая-то часть Мастера вопила: фальшивка! Это не Доктор, сам Доктор так не… не… - Ты всегда считал, что только ты равен ему, что только ты его достоин… - бесстрастно продолжил Дримлорд, не обращая внимания на судорожно стиснутые кулаки Мастера. Кажется, он просто наслаждался звуком собственного голоса, не слишком заботясь о том, слушает ли его собеседник – или просто он твердо был уверен, что – слушает? – А у него была – сначала куча приятелей в Академии. Потом семья. Дети и внуки, помнишь, Мастер?.. А потом спутники. Бесконечная череда обезьян…
- Избавь меня от этого ностальгического экскурса, - поморщился Мастер. Костяшки пальцев побелели, напряженные плечи почти сводило судорогой, но он просто не мог заставить себя встать, будто бы слова Дримлорда пришпилили его, как бабочку, все еще живую бабочку, беспомощно дергающую крыльями в жалкой попытке освободиться.
- Почему же ностальгического?.. Ничего не изменилось. Ровным счетом ничего. Они всегда давали ему то, чего не мог ты, - улыбнувшись одними губами, вкрадчиво продолжил Дримлорд. Оставшаяся на столе металлическая стружка под его пальцами шелестела, как опавшие листья. – Ощущение собственной важности. Тепло. Потому что ты, рано осознав свою зависимость от Доктора как слабость, сделал все, чтобы скрыть ее даже от самого себя, - рука вновь легла на плечо Мастера, и теперь он уже готов был поклясться, что действительно чувствует это прикосновение. – Извратил ее, заставив – пусть и не до конца – и себя, и его поверить в то, что он тебе не нужен. Что ты ненавидишь и хочешь его убить… - мягкое, якобы успокаивающее прикосновение, а скулы Мастера сводило от бессильной ярости: только бы он замолчал!
Доктор никогда бы не…
Доктор?..
Слова Дримлорда были иглами, и прямо сейчас они вскрывали все его нарывы. Весь гной, весь яд, все то, чего Мастер никогда бы не сказал – и никогда бы не услышал от Доктора, от настоящего Доктора…
Но ведь это тоже в какой-то мере – Доктор?
Слова раздражали, слова злили, Мастеру казалось, будто он сам взорвется, если не найдет выход переполняющей его ненависти…
Слова дарили облегчение, и Мастер знал, что Дримлорд чувствует: отрава его сладка, отрава его – то, чего Мастеру так не хватало, и именно поэтому он хочет, но не может встать и уйти.
- Убить… и ведь хотел, не правда ли? – Дримлорд склонился на мгновение, и его дыхание обожгло ухо Мастера. – Хотел. Было время, когда действительно – хотел и, быть может, не остановился бы, будь у тебя такая возможность. Но, если бы он все же умер – кто бы заполнил твою черную дыру, Мастер? Кто бы раз за разом приходил по твоему зову, когда ты готов был разрушать галактики только для того, чтобы Доктор тебя заметил? О, он замечал… и все больше чувствовал – разочарования и отвращения. Ты знал, что тебе никогда не сравниться с ним в игре на его поле, ты знал это очень четко, поэтому выбрал другую игру, диаметрально противоположные ценности… потому что всегда твердо знал, что Доктор – лучше, выше тебя.
- Заткнись! – прошипел Мастер и все-таки подхватился со своего места, буквально вылетев из лаборатории в коридор. Но Дримлорд следовал за ним по пятам, кажется, никак не отреагировав на его вспышку.
- Ты – второй сорт, и он нужен тебе, а не ты ему. И где-то в глубине души он знал это тоже, и поэтому ему бы никогда не хватило тебя одного, это ты знаешь тоже. Ты не равный, - Мастер зажмурился на мгновение, потому что коридор начал плыть перед глазами, и тут же врезался плечом в стену. Боль была неожиданно резкой, ослепив и на мгновение отрезвив одновременно: ложь, ложь, не слушай, не!..
Но как он может быть уверен?..
- Ты попытался все-таки влезть на его поле – и что из этого вышло? Ты видишь сам, - безжалостно продолжал Дримлорд, и теперь его интонации Мастер ни за что не спутал бы с Доктором, настолько бесстрастно звучал его голос. Будто судья, зачитывающий приговор. – Он выбирает тех, кто будет верить ему и слушать его, кто пойдет за ним, он выбирает продавщиц и секретарш, и ты никогда не будешь достаточно хорош для того, чтобы стать его апостолом.
- Я не желаю выслушивать это от тебя! Ты ненастоящий… - сквозь зубы процедил Мастер, но простенькое понимание «ненастоящий» не приносило больше облегчения. Больше всего сейчас он хотел увидеть Доктора – пусть этого, странного, непонятного, с которым он провел последние дни – Доктора, не эту подделку, Доктора – просто чтобы убедиться, что он смотрит и говорит как угодно, да хоть действительно с презрением – но не так!
- Неужели это действительно имеет значение? – Дримлорд вздернул подвижную бровь чужого лица. – Ты понимаешь, что я говорю правду, Мастер. Ты думаешь, что все эти попытки ужиться – это дань вашей детской дружбе? Ты глуп, если в это веришь.
Просто бы зажать уши. Почему этот чертов коридор такой длинный?!
Почему…
Почему слышать это – почти физически больно?
- Ты просто проверка сил. Испытание власти для Доктора. Ты единственный не поддаешься ему, и он до одури хочет узнать – удастся ли согнуть тебя, переделать по своим меркам… ты сопротивляешься, но, признаться, достаточно вяло. И ты прекрасно знаешь: в тот момент, когда ему это удастся, ты перестанешь представлять для него какой-либо интерес.
- Это неправда! – в конце коридора виднелась дверь в библиотеку.
- Жаль разочаровывать тебя, Мастер, но я высказываю лишь то, о чем ты и так в глубине души знаешь, - поцокал языком Дримлорд. – Мой тебе дружеский совет, лучше уходи совсем, пока не поздно. Пока у тебя еще остались… определенные иллюзии. Тебе будет больно, если ты их лишишься, ты ведь…
- Заткнись!!! – выкрикнул Мастер, не заботясь уже о том, что может быть услышан, и рванул дверь, буквально влетев внутрь.
Сделав глубокий вдох, Мастер обернулся, но Дримлорда уже не было, и он ощутил мимолетный укол стыда и презрения к самому себе – повел себя, как последний истерик, неужели для него действительно настолько важны слова, неужели…
Доктор сидел, съежившись; выпрямился сразу, стоило лишь услышать шаги, но Мастер и так уже видел слишком много.
- Доктор, - тихо сказал он, остановившись у его плеча. Тот сидел, будто кол проглотив – неестественно прямо, и улыбка у него была такая же ненастоящая.
- Да? – не смотря в глаза.
Это все невозможно, невыносимо неправильно. Доктор никогда не был таким. Доктор, его Доктор, даже в этой дурацкой последней инкарнации, даже в худшие времена оставался живым, чудовищно живым и настоящим…
Не это.
У Мастера откровенно тряслись руки. Его всего колотило от злости и иррациональной обиды, будто Доктор в очередной – в который уже? – раз предал его.
- Что с тобой? – тихо спросил Мастер, сжимая руку в кулак и надеясь, что его голос прозвучал нормально.
- Со мной? – Доктор вскинул бровь. – Со мной все норма…
Этого Мастер стерпеть уже не мог. Не дав ему договорить, он схватил Доктора за воротник, рывком подняв на ноги, и прислонился лбом к его лбу, яростно, отчаянно – или, быть может, от отчаяния? – вторгаясь в его сознание.
Поверхностный слой. Беглые образы, обрывки мыслей, которые невозможно расшифровать, будто стружка с карандаша или обломки камня, отколотого от глыбы, что уже становится статуей…
Холод, тьма и вновь холод. Ничего настоящего, искреннего, ничего, что было бы – Доктором.
Видимо безразличный, он стоял, зажатый между спинкой кресла и телом Мастера, и не пытался сопротивляться, и это взбесило Мастера еще больше. До боли сжав запястье Доктора, он еще раз попытался проникнуть глубже, но, не встречая сопротивления или стен, наталкивался лишь на густую, холодную, как туман, пелену, застящую не то что глаза – мысли.
Что с тобой случилось, что, черт возьми, какого черта, почему ты опять такой ненастояще-ломкий…
До одури Мастеру хотелось причинить боль – чтобы расшевелить как-то, хоть…
- Врешь, - сквозь зубы процедил он, чуть отстранившись. – Ты все врешь!
- А если и так? – в глазах Доктора – вызов, застаревшая боль; на мгновение промелькнул знакомый огонек – и погас тут же. – Почему я обязан говорить тебе правду?
Мастер сжал его запястье еще крепче, так, что свело его собственные пальцы, и, еще сильнее вдавив Доктора собой в спинку кресла, свободную руку запустил в его волосы, прекрасные, дурацкие, вечно встрепанные волосы, пропустив пряди между пальцами и оттянув, заставив чуть запрокинуть голову. Доктор едва заметно поморщился от боли, и Мастер ощутил мимолетный всплеск торжества – так-то оно! Я заставлю тебя стать живым, слышишь ты, Доктор, мне плевать… нет, нет, не правда – но сейчас мне плевать, что и как с тобой случилось, сейчас важно лишь то, что происходит здесь, а я заставлю тебя почувствовать себя живым, и мне все равно, что придется для этого сделать, какой силой придется ломиться тебе в голову, потому что…
- Потому что ты мой, - яростно выдохнул Мастер. – Слышишь, Доктор? Ты никуда от меня не денешься. Ты будешь ненавидеть меня, рыдать, теряя меня, и снова ненавидеть, но ты никуда от меня не денешься – ни в этой жизни, ни в следующих…
В глазах Доктора вновь мелькнуло что-то странное – надежда?.. – и он сам подался вперед, почти сталкивая их лбами, резко, отчаянно, будто только этих слов и ждал. Лицо его уже не казалось застывшей в камне маской, будто Мастер сделал что-то нужное, будто – глупость какая – действительно вернул ему надежду на что-то, на что Доктор надеяться уже перестал. Больше не нужно было рывков, постепенно, потихоньку Доктор раскрывал свое сознание, пропуская своего верного врага все глубже, и Мастер понял внезапно, что в нем нет уже больше этой разрывающей внутренности злости – только давнее, застаревшее, так долго сдерживаемое – но оттого не менее болезненное - желание обладать, которому Доктор сейчас не намерен противиться.
Быть Доктором в этом здесь-и-сейчас означало чувствовать усталость, большую, чем смерть; безграничное отчаяние, спокойное и мутное, как пруд, и – легкий ветер надежды, чье прохладное прикосновение к лицу желаннее глотка воды в пустыне, желаннее протянутой руки, потому что – слишком мимолетно, слишком неверно, нельзя схватить руками, нельзя даже позволить себе поверить: ветерок этот может превратиться в ураган и, зря взбаламутив стоялую воду, пройти мимо, круша деревья, раз за разом ломая все, что было ценного и дорогого – просто потому, что так он всегда делает, этот ураган по имени Мастер, чужак везде и во всем, даже Доктору, вечному скитальцу, не тягаться с ним – ведь у него никогда не было ничего своего, ничего, что имело бы…
Мастер запомнил Галлифрей тем ярким, почти размытым пятном из детства – поля, о которых он говорил Доктору в какой-то – неужели всего прошлой? – жизни. Галлифрей Доктора горел, беспрестанно, бесконечно горел, заходясь нестерпимым, тошнотворным воем, будто сама планета была живой, и он так устал от этого, так устал…
…держать лицо – потому что он всегда самый сильный, потому что должен, потому что единственное, что ему остается – улыбаться, когда хочется… когда ничего уже на самом деле не хочется, когда слезы – и те выгорели, и сколько так было? – ему кажется, что много жизней, много сотен лет, хотя, быть может, всего несколько, и…
Нельзя опускать щиты перед ураганом, он сорвет и не заметит – но что делать, если он – единственное близкое существо, единственный, кто может – да захочет ли? – помочь, ведь как может хотеть помочь – неконтролируемый, прекрасный в своей пляске хаос?..
Мастер ощущал одновременно чужую боль и вину, не прикрытые больше необходимостью держать лицо, исступленный, сладостный, мучительный восторг разрушения и всепоглощающего всесилия, которые Доктор не признавал, но не мог скрыть от него, и не менее сладкую радость обладания тем, к кому он и не мечтал уже дотянуться – так.
Он увидел светлыми мазками лицо Розы Тайлер и узнал любовь, совсем не похожую на – этого уже не признавал и укрыть не мог сам Мастер – его собственную.
Он увидел языком огня Донну Ноубл и дружбу, совсем не такую, как…
Доктор отпрянул назад, желая укрыть слишком болезненно-счастливые воспоминания, но Мастер рывком потянулся за ним. Физическое тело последовало порыву: скользнув рукой по затылку, по спутанным волосам, Мастер положил ладонь на шею Доктору, чуть сжимая пальцы, не позволяя отстраниться.
Нет, Доктор, нет уж, не сейчас! – яростно рявкнул он, и мысль эта эхом разнеслась в холле их совместных мыслей, пролившись на сторону Доктора горьковатым, янтарным «не отпущу».
И вновь – красное небо Галлифрея, уже куда ближе к воспоминаниям самого Мастера, и Доктор обреченно – и, кажется, с облегчением – отступает еще на шаг, пуская в свою память. Эта близость почти мучительна, легкие физического тела едва перерабатывают скомканный, исчерканный мыслями воздух. Они все еще держатся на ногах, пожалуй, лишь благодаря тому, что мертвой хваткой вцепились друг в друга, и Мастеру кажется, что, отпустив контакт сейчас, он просто вырвет кусок собственной души.
Но Доктор – позволяет.
Красное небо Галлифрея…
Рыжие, почти красные волосы и бледное, тонкое, совсем юное лицо. Слез нет, он так хочет заплакать, но слез нет, он просто не имеет права, потому что…
Маленькая шотландка со сказочным именем сидит за столом напротив…
Это он убил ее.
Своими действиями, своим бездействием, своим…
Но ты же никогда на самом деле не хотела взрослеть.
Долгом.
Рори молча уходит, Доктор не смеет окликнуть его, последний центурион, который ждал, который…
Ривер просто пропадает – ее нет, нет нигде, Доктор отчаянно цепляется за приносившее ранее боль знание того, как окончится их история – так толком и не начавшаяся – но ее нет, будто никогда и не было, и Доктор сдается…
Все это время я считал себя лишь выжившим, но теперь я знаю, кто я. Я Повелитель времени – Победоносец!
Сколько их было – девочек, которые ждали?
Он толком попрощался с Сарой-Джейн лишь спустя много лет…
Бесконечное одиночество бездомного в целой Вселенной.
Миры, которые он – в очередной раз – спас.
Цена, которую он не мог не заплатить, как бы высока она ни была, ведь…
…и мне придется выбирать другое имя…
Маленькая Амелия Понд, которая не может значить больше, чем целая Вселенная – пусть и одна из параллельных…
Сегодня мне нечего сказать ни одному человеку!
Ради которой он даже не имел права умереть.
Все живут! Что значит маленькая?..
Бесконечная пустынная Вселенная…
Планета Земля, горящая во всех точках времени и пространства, голубое небо заходится багровым, бесконечно длящийся крик, что он не в силах позабыть или заглушить – потому что рядом не было никого хоть с малой толикой – человечности.
Они все-таки упали на колени, все еще держась друг за друга.
Ноющая, гнетущая тоска заходилась в обоих сердцах, гналась по жилам вместе с кровью, и Мастер уже не был уверен, чья же она – он едва мог вдохнуть.
Тоска – и усталые, бесконечно старые глаза Доктора напротив.
- Тише, тише… - прошептал он мягко, успокаивающе поглаживая Мастера по плечу, и он зажмурился, только бы не…
В голове будто загорелась надпись: злость. На реальное чувство его не хватило, и он лишь отдернулся в сторону, прижавшись спиной к стене в полуметре от Доктора, который, как и он, остался сидеть на полу, нелепо поджимая ноги.
Старая фарфоровая кукла, сохранившая остатки былой холодной красоты.
Сломанная.
- Ты не мой… ты не мой Доктор, - выдохнул Мастер, не заботясь уже о том, как прозвучит его формулировка.
- Да, - коротко кивнул тот. – Я… позже.
- С дома Пондов? Подмена – с дома Пондов? - Мастер все еще не мог восстановить дыхание, и фразы выходили отрывистыми и не слишком понятными. – Ты изменился. Я заметил.
- Ты не мог не заметить, - Доктор улыбнулся – печально и понимающе.
Вот теперь злость вернулась, спирая грудную клетку, и Мастер звенел, как натянутая струна за мгновение до срыва. Это понимание в голосе, это его вечное чертово понимание в то время, когда он ничего – ничего! – на самом деле так и не понял; как он смеет, как он смеет, будто Мастер – игрушка, бессловесная декорация его вечных – непременно с высокой целью! – забав, будто…
- Ты думаешь, можешь со мной – так? – процедил Мастер сквозь зубы.
- Я не… - Доктор выглядел растерянным, как обиженный ребенок, не понимающий, за что его наказали, и это стало последней каплей.
- Ты не понимаешь! – выкрикнул Мастер и, глядя в измученное, почти детское лицо своего друга-врага, рывком подался вперед и наотмашь залепил ему пощечину, с упоением чувствуя, как прикосновение кольнуло болью кончики его собственных пальцев. Голова Доктора дернулась, плеснулись пряди волос, на бледной щеке моментально начал проявляться красный отпечаток, но когда Доктор вновь повернулся к нему, в его глазах не было ответной злости – лишь все та же бесконечная усталость – и Мастер отшатнулся, впечатавшись в стену, скорчившись, как тогда, давным-давно, когда еще удавалось верить, что, если спрятать лицо в собственные ладони, стать как можно меньше, можно будет заглушить барабаны в голове, можно будет…
Спрятаться от этого взгляда.
Мастера трясло, злость, злость разрушительная, злость испепеляющая, немыслимая, и Мастеру казалось, что еще чуть-чуть, и она просто убьет его, потому что…
Потому что она была – страхом.
Страхом перед миром, рухнувшим в одночасье, миром с привычным, ненавистным, раздражающим, единственно правильным Доктором; Доктором, который держал его в объятиях – когда он вырывался; Доктор, его Доктор, его бывший друг, его недо-враг, его единственная чертова константа, его…
Что с ним случилось, это слишком страшно, это как затихшие барабаны, как рухнувшая вселенная, это – о боги, до чего же страшно…
Ни тепла, ни сочувствия, ни даже злости, ненависти, отвращения – болезненных, но таких упоительно-привычных – живые эмоции!!! – нет сейчас в глазах этого – не его – Доктора, нет даже разочарования, лишь бездонная усталость существа, которому уже все равно, и Мастер корчился у стены, желая скрыться, спрятаться, разнести хоть вес мир, хоть самому умереть, только бы в глазах этого Доктора, Доктора, потерявшего всех, хоть на мгновение появился живой огонек…
Доктор подался вперед и осторожно обнял Мастера, обхватывая за плечи, прижимая макушку подбородком, почти баюкая в своих – слишком холодных – руках.
- Ты еще можешь все исправить… - шептал он, и Мастер боялся вновь встретиться с ним глазами, потому что, быть может, сейчас он и вправду – понимал. – Ты еще можешь… прости, пожалуйста, я не должен был идти на этот обман, наверное я… но я так давно потерял тебя…
Его объятия не успокаивали, но Мастер не мог заставить себя вырваться, пошевелиться, поднять голову, взглянуть на него, потому что этот голос – далекий, болезненный, почти нежный – оставлял надежду на то, что…
- Мастер… - голос донесся, будто эхо, и разом пропал – и тяжесть рук вместе с ним.
Мастер все же вскинул голову, но рядом не было никого. Пустота оставленной хозяином Тардис, это Мастер мог почувствовать; и все эти слова, все сказанное и увиденное – больше не имело значения. Дурацкая, нелепая опора мира исчезла, и сам он рухнул прямо ему на голову, рухнул образами горящего Галлифрея и мертвой Эми Понд, рухнул бесконечными днями-по-кругу во временной ловушке и золотистыми глазами Злого Волка; немыслимым одиночеством таких прекрасных звезд, и тишиной, звенящей, оглушительной тишиной и пустотой – покинутых мест…
Совсем по-детски Мастер утирал щеки рукавом пиджака, и на какое-то мгновение ему показалось, что если сейчас он будет достаточно долго сидеть вот так, если спрячет лицо в коленях, окажется, что ничего этого не было…
Не было горящего Галлифрея и Эми, да и Доктора – не было, был лишь он – его единственный друг, еще-до-Доктора, еще до…
Щелчок и шелест одежды, Мастер поднял голову, с трудом различая что-либо из-за слез.
Ривер Сонг.
Всего лишь Ривер Сонг…
Можно не…
Можно не вставать с места, можно остаться здесь, и…
- Прекрати истерику! – голос Ривер звучал глухо, но твердо. – У нас мало времени на объяснения.
- Отвали, - огрызнулся Мастер, но Сонг опустилась на корточки рядом с ним и положила руку на плечо, сжав неожиданно сильно.
- Мастер, - ровно сказала она, - сейчас есть два варианта развития событий. Либо ты немедленно берешь себя в руки, и все еще можно исправить, либо Доктор…
- Доктор исчез! – рявкнул Мастер, сбрасывая ее руку.
- Это еще можно исправить, - с нажимом повторила Ривер, и Мастер все-таки поднял на нее взгляд. – Исчез Доктор из будущего, потому что только что, в этот самый момент, Доктор – твой Доктор – переписал свое будущее… в очередной раз.
- Он что, создал парадокс? – невольно заинтересовался Мастер.
Ривер сухо кивнула и тут же покачала головой.
- Почти, - со вздохом отозвалась она и, подумав, опустилась прямо на пол, подобрав под себя ноги, так, что теперь они сидели друг напротив друга. – Не все так просто… Мастер, только что, в то мгновение, когда исчез Доктор будущего, теперешний для тебя Доктор принял решение уничтожить параллельную вселенную. И решение это он исполнит.
Мастер присвистнул, как многие опытные истерики мигом забыв о том, в каком состоянии находился только что.
- Не слишком похоже на нашего рыцаря светлого образа, - хмыкнул он и осекся, встретившись с Ривер глазами. У нее был усталый, тоскливый взгляд – почти как у этого, пропавшего, Доктора-из-будушего, и Мастеру вдруг стало не до шуток. – Рассказывай, Сонг, - потребовал он.
- А что я, по-твоему, делаю? – неожиданно резко откликнулась она и с силой провела ладонями по лицу. Видно было, что ей тоже досталось несладко, и Мастер ощутил мимолетную смесь сочувствия и злорадства. – Это долгая история, - после паузы сообщила Ривер. – А у нас мало времени. Но рассказывать придется все, поэтому, пожалуйста, постарайся обойтись без своих… эмоциональных всплесков.
- Кто б уж говорил, - фыркнул Мастер.
- И без комментариев! – раздраженно оборвала его Ривер, и Мастер замолчал, убедив себя в том, что делает это исключительно из любопытства. Сонг поджала губы и опять вздохнула. – Я просто не уверена, с чего начать, - призналась она.
Мастер многозначительно вздернул брови, что было равнозначно пожеланию начать сначала.
Ривер уперлась в пол обеими руками и уставилась куда-то поверх головы своего собеседника.
- Начну, пожалуй, с того, что я сама в последнее время имела дело почти исключительно с этим вот будущим Доктором, - отстраненно произнесла она. – И у него был план, который во многом и привел к текущему положению вещей.
Мастер дернулся, и уголки губ Ривер дрогнули.
- Не смотри на меня так, - пробормотала она. – Я сделала очень много… такого, за что Доктор, этот Доктор меня бы, может, и не простил… не простит. Но, поверь мне, если бы не это… все было бы еще хуже.
- Какие вы, женщины, впечатлительные, - пренебрежительно фыркнул Мастер и осекся, когда Ривер вновь перевела на него взгляд.
- А тебя не впечатлило то, что ты увидел в голове у этого Доктора? – вполголоса спросила она. – Он ведь показал тебе, не так ли?
Мастер порывисто кивнул. Ему очень не хотелось признавать даже перед самим собой, что ситуация совсем не казалась ему забавной, ибо признать это значило…
Значило…
- История следующая, - Ривер чуть смягчилась. – Больше десяти лет назад Доктор, только регенерировав, свалился в дом маленькой девочки Амелии Понд, в стене которой была страшная трещина, из которой доносились голоса. Доктор закрыл трещину, а потом ушел, обещав вернуться. Он вернулся через двенадцать лет. Амелия, Эми, стала его спутницей. Они путешествовали по всей вселенной, то и дело натыкаясь на трещины…
- Что за трещины? – Мастер подался вперед. Любопытство все-таки превозмогло.
- Во времени и пространстве, - кажется, Сонг решила не обращать внимания на его выходки. – Все, чего касался свет из этих трещин, все, что проваливалось в них, переставало существовать. Как будто его никогда и не было… ну, точнее Доктор так думал, - Ривер помолчала, а Мастер, глядя на нее, невольно прикидывал, сколько же ей лет сейчас. – На самом деле то, что попадало в трещину, оказывалось в… параллельной вселенной, приходится называть это так, потому что более точных определений у будущего Доктора не нашлось.
- И в чем же терминологическая проблема? – прищурился Мастер.
- В том, что этот мир разросся из базы неких существ, так называемых Сайлентов. Тебе ведь случалось слышать Тишину, Мастер?
Это была другая тишина. Какая-то особенная… но ее никто не слышал, Доктор. Смешно, правда? Всю жизнь я слышал то, чего не слышал никто другой… а тогда я слышал Тишину. И опять никто больше. А потом появилась трещина, и я просто… я шагнул в нее.
Мастер невольно вздрогнул, и Ривер улыбнулась одними губами, поняв все правильно.
- Тишина, эта Тишина – это что-то вроде их… щупалец. Прослойка между мирами. Они не могут жить вне своей вселенной, но через эти Тишину могут иногда… смотреть наружу. Выбираться, - Ривер говорила отрывисто, комкая в пальцах край белой куртки. – Сайленты очень хотят в наш мир. Потому что их – лишь суррогат. Там не было ничего, лишь… не знаю, может, изначально это была специальная тюрьма для них, которую они смогли расширить. Не знаю. В нашем мире им было бы привольно… - Ривер судорожно втянула воздух, и Мастер не смог придумать очередной язвительности. – Они разработали план. Расшатать стены между мирами, заставить их рухнуть… трещины. Взрыв Тардис, их породивший… но… это сложное пространственно-временное явление, - Ривер взмахнула руками. – Я не знаю, как тебе объяснить. Я на самом деле не знаю, думаю, Доктор смог бы тебе сам, но… не успел. В общем, они не могли пробиться просто так, поэтому… добавили себе шансов на победу. Мастер, Эми, настоящая Эми, была похищена сразу после того, как впервые встретила Доктора.
- Что? – невыразительно переспросил Мастер, глядя на собственные руки. Они в этой регенерации удались на диво хорошо…
- Доктор не знает, было ли так сразу или это тоже – результат переписывания времени… но Эми, которая путешествовала с Доктором, которая была рядом с ним – это проекция. Настоящая, физическая, если угодно, Эми с самого детства в этом параллельном мире… спит и видит сны. О том, как путешествует с Доктором. О том, как он спасает планеты… о том, параллельном мире, который благодаря ей стал очень походить на наш. Заселился людьми, которые живут обычной жизнью…
- И этот мир Доктор собирается уничтожить? – вздернув бровь, перебил ее Мастер.
- Да. Именно, - коротко отозвалась Сонг и перевела дыхание. Некоторое время оба молчали, наконец, после долгой паузы, Ривер продолжила. – Сайленты решили использовать ее фантазию, чтобы проникнуть в наш мир. Они подключили ее к некому усилителю… и именно поэтому Эми удалось силой своей памяти вернуть Рори после того, как он провалился в трещину. Именно поэтому ей удалось вспомнить и вернуть стертого из реальности Доктора… Сайленты хотят, чтобы она придумала, или вспомнила, в общем, материализовала их в этом мире, дав им тем самым возможность работать с двух сторон – и пробить-таки стены между нашими реальностями для их… армии, или что там у них…
- Отличный план, ничего не скажешь, - невесело хмыкнул Мастер. – Хорошо, я понял общую концепцию. А теперь, будь добра, объясни мне, при чем здесь Доктор? Да еще и будущий и… переписывающий? Он сбросил мне воспоминания… - его собственный голос вдруг показался ему каким-то слишком хриплым и чужим. – Мертвая Эми?..
Теперь уже Ривер рассматривала свои руки, и Мастер не мог отделаться от ощущения, что она чувствует себя виноватой.
- Видишь ли… - кашлянула она. – Когда Доктор попал туда впервые… ох, теперь начинается самое сложное, - губы Ривер передернулись в странной усмешке, и она сцепила пальцы. – Перед Доктором был выбор. Ему нужно было спасти наш мир, прекратить воспроизведение Сайлентов здесь… было два выхода. Уничтожить сам «транслятор» - Эми – или то, что она «транслировала»… то есть – Сайлентов. И целый их мир, потому что он слишком тесно был связан с ними и собственно с воображением Эми… второй выбор… это действительно не слишком на него похоже, ты правильно сказал.
Она вновь замолчала, и Мастер чуть склонил голову к плечу, прищурившись:
- Хочешь сказать, он выбрал смерть Эми? Убил ее… ради очередного всеобщего блага?
- Да. Именно так все и произошло, - сухо согласилась Ривер. – Доктор убил Эми и считал, что на этом все закончено… но оказалось, что дело уже было сделано. Слишком поздно. Доктор потерял Эми… а потом потерял и Землю.
Земля, горящая во всех точках времени и пространства, голубое небо заходится багровым, бесконечно длящийся крик, что он не в силах позабыть или заглушить…
Мастер невольно облизнул губу. Это не был вопрос понимания или сочувствия, или способности представить себя на месте Доктора, ценности которого он не разделял…
Он просто знал, как же на самом деле Доктор чувствовал себя тогда, и знание это отзывалось болью.
- И он решил изменить все это, - почти шепотом закончил он, и Ривер кивнула, подняв на него взгляд.
- Да… да. Он решил… - она усмехнулась, как показалось Мастеру – несколько истерично. – Он решил довести себя-прошлого… довести. До такого эмоционального состояния, когда, попав в этот мир, он просто не будет готов терять больше… близких.
- Донна? – стиснув зубы, переспросил Мастер.
- Да. Да, и Донна… это я саботировала работу системы того корабля так, чтобы пришлось вновь лишить Донну… - она все еще держала пальцы сцепленными, но Мастер отчетливо видел, что они дрожат. – Ты сказал тогда, что я веду двойную игру… да, вела. Я вела игру – за Доктора и против Доктора. Помнишь тот манипулятор временной воронки, благодаря которому ты сбежал? Это я подбросила его в Тардис, потому что… - Сонг тяжело сглотнула и едва слышно закончила: - Потому что в прошлый раз, тогда, ты остался, и это было… ужасно. Когда ты не смог сбежать… вы с Доктором поссорились. Окончательно… и ты ушел – насовсем. Или, быть может, не насовсем, но тебя не было рядом в нужный момент…
- В нужный? В какой – нужный? – опасно тихо переспросил Мастер.
- Сейчас, - ровно ответила Ривер, прямо встретив его взгляд. – Прямо сейчас, Мастер. Ты нужен ему. Ты единственный можешь еще что-то изменить.
- Что? – Мастер запрокинул голову и коротко хохотнул. – Помочь разрушать тот мир? Это я всегда могу, не сомневайтесь!
- Помочь вернуть Доктора, - едва слышно откликнулась Ривер без тени улыбки. – Настоящего Доктора… того, кого ты знаешь.
- Что?.. – Мастер мгновенно прекратил веселье, неверяще глядя на собеседницу.
- Привести его в порядок, - через силу повторила она. – Сделать его вновь… нормальным. Человечным.
- Ты ничего не путаешь? – Мастер прищурился. – Отправлять меня – возвращать человечность Доктору? Согласись, звучит несколько абсурдно.
- Не абсурднее, чем все остальное! – внезапно рявкнула Ривер. – Из всех, кому есть дело до Доктора, ты единственный можешь причинить ему боль.
- Почему же?.. похоже, у тебя это тоже получается неплохо, - фыркнул он.
Ривер закусила губу, но не отвела взгляд.
- Я делала то, о чем меня просил Доктор.
- Да, - легко согласился Мастер. – Он всего лишь заставил тебя предать его самого… изящно.
Ривер молчала, и Мастер, склонив голову к плечу, смотрел на нее.
- Зачем тебе это? – наконец, спросил он.
Уголки губ Сонг дернулись.
- Хотелось бы мне сказать, что исключительно из альтруистических побуждений, но… у меня шкурный интерес. Спойлеры, - тут же добавила она, но в ее голосе не было и тени обычного лукавого самодовольства.
Мастер несколько мгновений рассматривал ее, а потом вздохнул.
- Хорошо. Но при чем тут боль?
- Доктор, будущий Доктор сказал… ему нужно будет вернуть человечность, - поспешно принялась объяснять она, кажется, довольная, что удалось соскочить с предыдущей темы.
- Почему боль?
- Я лишь передаю то, что сказал Доктор… - пожала плечами Ривер. – Не думай, что мне это нравится. Он сказал, что… ну, когда он начнет разрушать, через некоторое время ему станет… все равно, - Сонг сглотнула. – Он перестанет вообще что-либо…
Мастер вспомнил сухую рыбу, Дримлорда, и с невольным раздражением кивнул.
- Ну и… боль делает человеком. Делает его живым, он так думает, - тяжело продолжила она. А вы умеете устанавливать ментальный контакт… ты можешь… вытащить все плохое. Причинить боль.
Мастер улыбнулся – тяжело и нехорошо – и Ривер осеклась, вопросительно глядя на него.
- Ты, видимо, плохо представляешь себе механизм процесса, - медленно протянул Мастер и с нажимом продолжил: – Это не инквизиция и не гестапо, где палач в лучшем случае запачкает руки. Ты предлагаешь мне всего-навсего вытащить самое худшее на свет – и бултыхаться в этом дерьме вместе с Доктором.
- Тебе не привыкать, - холодно парировала Ривер, и несколько секунд они сверлили друг друга взглядами. – Как будто тебя действительно можно смутить «бултыханием в дерьме!» - фыркнула она, наконец. – Возьми себя в руки, Мастер! Доктору нужен не испуганный мальчишка, а Повелитель времени – сильный и разумный.
- С чего ты взяла, - тихо поинтересовался он, - что я вообще буду помогать ему? Разрушить мир, пусть даже и параллельный – затея вполне в моем вкусе.
Ривер молча, внимательно смотрела на него, и Мастер вдруг почувствовал себя бесконечно уставшим – на все свои тягучие, бессмысленные, дурацкие сотни лет, которые он мотался по вселенной…
Ради чего?..
Он и сам уже не скажет.
- В доме Пондов, в комнате Эми – незаделанная трещина, - после нескольких тягуче долгих минут молчания сказала Ривер и поднялась на ноги.
- Ты не останешься? – Мастер удивленно вздернул бровь, глядя на нее снизу вверх.
Ривер грустно улыбнулась и качнула головой.
- Все зависит только от тебя, - сказала она. – Доктор верил тебе. Если не ты, ничто больше ему не поможет.
Вспышка злости Мастера не нашла выхода: Сонг уже пропала.
Мастер втянул воздух сквозь зубы и вновь поджал ноги, спрятав лицо в коленях.
К черту.
Он, конечно, не против был бы причинить боль Доктору, пожалуй, даже получил бы от этого удовольствие, но…
Сделать это означает «пытать» не только Доктора, но и себя вместе с ним – потому что самое паскудное, самое плохое и болезненное, все равно, будет оно исходить из его головы или из закоулков сознания Доктора – все равно будет пропускаться через них обоих.
Нет уж.
Ривер и ее Доктор – как всегда глупый Доктор, со своей привязанностью к обезьянам, с дурацкими замашками спасителя всех и вся и еще более дурацкими моральными нормами – они ошиблись!
Он же не мазохист и не альтруист, чтобы делать это…
- Доктор, ты, как всегда, сделал большую глупость… - вслух пробормотал Мастер.

Свет из трещины пересекал половину комнаты, падая на кровать. Мастер стоял в дверях, угрюмо глядя в стену.
Кажется, теперь глупость собирался сделать он.
Кажется, он боялся.

Мастер сидел за столом на кухне, на том самом месте, где не так давно нашел Доктора, и бессмысленно пялился на плиту, а потом и вовсе положил голову на скрещенные руки.
На втором этаже в комнате Амелии ждала трещина.
За ней – Доктор.
Доктор… который был его другом лишь в полузабытом детстве много жизней и столетий тому.
Доктор, который никогда не был до конца – его.
Доктор – главная и единственная, быть может, его, Мастера, слабость.
Так не легче ли – разом избавиться от этой слабости?
Мастер рывком поднялся и пошел к выходу.
К черту, к черту, у него есть послушная ему Тардис, а его извечный единственный враг устранен своими собственными руками. Он, Мастер, свободен. Вся вселенная у его ног – откуда бы начать?!
Доктора нет, как он и хотел, он свободен, наконец-то, зачем ему вешать себе оковы собственноручно, зачем – ему – спасать – Доктора?
Только потому, что, по словам Сонг, Доктор ему верит?
Мастер положил ладонь на ручку входной двери.

Двери в комнату Эми скрипнули, как показалось Мастеру, насмешливо, и он стиснул зубы.
Доктор, ты мне за это еще ответишь, - мелькнуло у него в голове.
Определенно, он сначала вернет Доктора – чтобы вообще был какой-то интерес – а потом…
Мастер зажмурился и шагнул в свет от трещины.

Эта комната почти не отличалась от той, которую Мастер только что покинул. За исключением нескольких деталей: здесь не было никакой трещины, и только сейчас Мастер понял, что не слишком представляет, как будет выбираться назад.
А еще – на кровати здесь спала Эми. Чужое присутствие ничуть не потревожило ее. Голова девушки была охвачена тонким металлическим образом, провода от которого уходили куда-то вниз, а на стене у кровати, будто рассекая камень, в такт дыханию Эми ветвились светящиеся прожилки.
Так вот он какой, усилитель мыслительной энергии. Стена? Комната? Или, быть может, целый дом?
Ловко сделано, ничего не скажешь.
Мастер хмыкнул, бросив мимолетный взгляд на девушку, и в это мгновение комнату ощутимо тряхнуло. Мастер с трудом удержался на ногах, но на Эми это никак не повлияло.
Это ведь не страшно. Ничего страшного быть не может. Подумаешь, разрушение мира – сколько их сам Мастер в свое время разрушил или недо-разрушил?..
Подумаешь, Доктор…
Мастер подошел к окну и невольно вздрогнул. Дыхание перехватило от прекрасного, величественного ужаса там, за стеклом: темное, бурлящее месиво неба, смешавшиеся в одну кашу облака и с трудом различимые, черные пряди времени-пространства; капли воды – их можно было бы назвать дождем, вот только носились они вверх, вниз, во все стороны, будто не имея ни малейшего представления о гравитации, и, врезавшись в стекло, дробились, иногда стекая вниз, но чаще – рикошетом отлетая назад.
Здесь, по эту сторону, было тихо, будто ничего и не происходило, не было слышно даже шелеста деревьев в саду, и на несколько бесконечно долгих мгновений Мастер замер, почти благоговейно глядя на картину зарождающегося хаоса.
Он забыл, зачем пришел сюда, он забыл о том, что должен был остановить Доктора. Тело окаменело, будто сведенное судорогой, по щекам текли обжигающе-горячие слезы, а губы свело в мечтательной, почти детской улыбке.
Прекрасно.
О, все придуманные боги, до чего же потрясающе, мучительно прекрасен был этот хаос, живая стихия, шерстяной клубок облаков-времени-дождя, готовый вот-вот рухнуть на землю, погрести под себя… Мастер жалел, что не может быть там, на улице, в центре, что не может узнать, как ощущаются прикосновения туч и распадающейся материи, как бьются о кожу слетевшие с орбит электроны…
Мастер смотрел, забыв дышать, широко раскрыв глаза, будто надеялся так впитать в себя все происходящее там – потому что пошевелиться, чтобы выйти, было выше его сил. Подавшись вперед, он прижался лбом в стекло и вздрогнул.
Этажом ниже, на все той же чертовой кухне, Доктор стоял у окна, глядя на дело рук своих…
Он совсем не думал, что это хорошо.
Не чувствовал он, впрочем, и сожалений или раскаяния.
Мастер поежился, дотянувшись до его сознания: оно отозвалось стеклянным звоном, и рвущаяся стихия за окном больше не имела над Мастером власти. Ткань этой реальности истончалась, и ощущение ее терялось; им больше не нужен был физический контакт, чтобы читать мысли друг друга. Кажется, они вдвоем да, быть может, еще спящая Эми оставались единственными зафиксированными точками в этом безумии. Дотянувшись до Доктора, Мастер уже просто не мог оборвать эту связь, хотя первым его, почти рефлекторным порывом было сделать именно это – отпрянуть, закрыться, отступиться, но… связь тянула, дергалась, будто удочка, на которую клюнула слишком большая рыба. Мастер не был уверен, кто на каком конце, потому что его собственное сознание раз за разом отзывалось острой болью – дерг-дерг за крючок – а Доктор… Доктор, кажется, просто не замечал этой протянутой ниточки.
Он оставался равнодушен.
Прикоснувшись к нему, Мастер не ощутил вообще ничего, и страх, который он испытал, казался отголоском ужаса разрушающегося бытия. Ужас был не эмоцией, но физическим чувством, ужас сводил живот и заставлял сердца замирать, сбиваясь с ритма – неужели это и был Доктор?
Руки Мастера тряслись, и он тяжело оперся о подоконник, боясь упасть. Он забросил удочку, но он же и был рыбой, потому что невольно установленная связь тянула все глубже – вот только теперь ему чудилось, что крючок – совсем не в сознании, а где-то в сердцах.
Ему казалось, что он может видеть сквозь стены и пол – или, может, просто уже не было больше этих стен? – и что он стоит совсем рядом с Доктором. Он видел его лицо, закаменевшее, бесстрастное, как каменный идол, и такое же холодное. Не мигая, не отводя взгляда, он смотрел за окно на то, что сделал, и сердца его бились медленно и спокойно, дыхания не было слышно, а Мастер задыхался от ужаса. Он не верил уже в успех того, за чем пришел, связь тянула, все больше сближая его с Доктором, и…
Раньше Мастер думал – почти уверен был! – что ему понравится такой Доктор. Доктор без глупых моральных норм, Доктор-разрушитель, Доктор-хаос, Доктор – настоящий Повелитель времени – разве не этого он сам хотел, когда, не показывая того, все же следовал некоторым советам Дримлорда, все больше и больше выводя Доктора из равновесия?..
Он думал, что из Доктора вышло бы потрясающее, как и любой хаос, чудовище, которое, быть может, Мастер понял бы куда лучше, но…
Вместе с ужасом Мастер чувствовал лишь обжигающее, тошнотворное отвращение, отторжение, мучительное, как удушающая хватка на горле, как цепкий крючок связи, вспарывающий внутренности, как…
Кажется, любимые обезьяны Доктора ненавидят пауков.
Кажется…
Доктор не был даже чудовищем, не был королевской коброй, холодной, но изумительно красивой, он был…
Он был отвратителен, чужд, и Мастер рванулся изо всех сил – назад, прочь! – но связь лишь натянулась еще сильнее, зазвенев краями рвущейся реальности, пружиной, которую невозможно было разжать, и…
Исправить…
…судорожно глотнув воздух, не видя уже ничего перед собой, кроме лица Доктора рядом-не-рядом, Мастер – как в прорубь – нырнул, позволив этой связи увлечь себя, потянуть на тот конец.
Он хотел этого. Он за этим и пришел.
Он сильнее, в конце концов, он сильнее, чем эта выпотрошенная равнодушная оболочка, он сильнее, он выстоит, он сможет наполнить, он…
Он – сильнее!
Соприкосновение сознаниями походило на терку наждачной бумагой о железо, и Мастер почувствовал, как его – близкое? Далекое? Отсутствующее? – физическое тело мучительно стиснуло зубы.
Доктор, этот Доктор, этот безгранично могущественный Доктор…
Как же он был слаб.
Слаб, отвратительно, болезненно слаб, будто стержень вынули, и внутри – та же небесная каша, и Мастеру невыносимо было видеть это. Он давно уже свыкся с тем, что подавляющее большинство разумных обитателей всех галактик представляли собой никчемный сброд, не заслуживающий ровным счетом никакого внимания, но Доктор… о, у него было множество недостатков и уязвимых мест, в глубине души Мастер всегда был уверен, что, будь он менее привязан к своим обезьянам и морали, и он мог бы стать абсолютно блестящим, но…
Но он был.
Он был блестящим.
Он был единственным, кто имел хоть какое-то значение, и в глубине души Мастер подозревал: если бы не было его любви к обезьянам и моральных норм, он стал бы куда более… скучным. Понятным для него, Мастера, и потому предсказуемым – и совершенно неинтересным противником. Мастер никогда не понимал Доктора до конца – это раздражало, раздражало невероятно, как любой промах, как любая неспособность завершить дело, но это было…
Это был Доктор.
То, каким был Доктор…
То, что он был блестящим…
Странным образом это было залогом понятности его, Мастера, мира – не слишком приятного, но уже обжитого места, где были миллиарды слабых, никчемных существ, и – Доктор.
Он не имел права быть слабым!!!
Не!..
Последний болезненный рывок – Доктор не сопротивлялся, но и не помогал – и Мастер, чувствуя себя вывернутой наизнанку перчаткой – скользнул в его сознание до конца.

Пустота была всепоглощающей.
Это не было лишь прикосновением сознаний, ментальным контактом, к которому Мастер привык – это было падение в бездну.
Он не был уверен, кто он такой.
Он не был уверен, есть ли он вообще. А если есть… что он есть? Где он есть?
Кто он?!
Собственное, давно выбранное, имя, имя-титул – Мастер – вернулось вместе с еще одним приступом страха – и осознанием себя и того, зачем он здесь.
Зачем.
Хах, очень смешно!
Как можно причинить боль – пропасти, пустыне, абсолютной пустоте, в которую превратилось сознание этого…
Назвать это существо Доктором у Мастера не поднимался язык, и все же, все же… у него просто не было другого выхода.
Он уже был в этой бездне, и выбраться из нее смог бы, только сняв собственную шкуру – или схлопнув эту бездну, превратив ее в знакомого, своего…
Он не мог выбраться, не вытянув Доктора за собой, не спрятав эту бездну в такие глубины, где она не будет иметь власти, и…
Доктор!
Тишина.
Доктор!!!
Мастер не имел собственного тела, да и от личности его здесь, признаться, осталось мало, и все же это было странное, царапающее своей иррациональностью чувство: в сознании Доктора искать… самого Доктора.
Доктор!
Мастер знал его, каждый раз, когда они так или иначе позволяли себе эту близость – Мастер действительно знал его. Прикасаться к сознанию Доктора было все равно, что после уличного мороза тянуться к камину – больно, печет и пробирает до костей – но единственно правильно…
Сейчас Мастер с трудом видел далекий огонек – и пошел к нему.
Что нам делать с тобой, Доктор? Я уже не думаю, что эта история может закончиться хорошо для нас обоих…
Ты не смеешь быть равнодушным, Доктор.
Ты – чертов камин. Чертово солнце.
Я ненавижу тебя, Доктор. Ненавижу, ненавижу, ненавижу, ты слышишь меня! Не смей, не смей даже, не смей – быть – равнодушным!
Мастер зашелся беззвучным мысленным криком, истерикой вне тела и даже вне сознания, и где-то там, в глубине, что-то дрогнуло, отозвалось – и Мастер потянулся к нему, потянулся несуществующей рукой и сжал, как можно было бы сжимать раскаленный уголь. До болезненного пульсирующего ожога, раскаленного крючка в сознании, до тошнотворного запаха несуществующей обугливающейся плоти, до кости…
Боль была уколом, рывком, боль на какие-то мгновение стала всем – и его, и Доктора сознанием. Он не знал уже, кто из них испытывает ее, не знал, зачем, не знал, кто он сам, но – еще один рывок – сдавить уголь, раскрыть сердце, вломиться в разум…
Я не хочу умирать, я не хочу становиться другим, я не хочу, я не…
Ненависть.
Мир новый и чудесный, будто умытый, руки-ноги на месте, не девушка, не рыжий, что ж, бывает, я…
Я не хочу уходить!!!
Безвыходная – потому что направленная на себя самого – ненависть.
Я не…
Он не может не любить себя, он должен любить себя, ведь это новая личность, какое значение имеет то, что случилось с ним раньше, чего он хотел раньше, чего боялся раньше, он – это он, это всегда он, но…
Как же я тебя ненавижу.
Доктор, как же я тебя ненавижу…
Мастер подхватывает эту – такую знакомую – мысль, и далеко не сразу понимает, что обращена она не наружу, а внутрь, что принадлежит она не ему, а самому…
Белая стена.
Мягкое, почти нежное прикосновение к гладкой поверхности, а на той стороне, он знает – его любовь, единственная, кто была – по-настоящему его, с кем было легко и светло, и это пропало навсегда – больше не вернется, нужно смириться, нужно как-то жить дальше – Мастер не знает уже, кто за белой стеной, кого любят с такой безнадежностью утраты – и кто любит – быть может, и он сам? Белая стена, красное небо, лед холодного пляжа – жар горящей планеты…
Потеря остается, потеря есть потеря, и Мастер судорожно глотает горячий воздух, забыв о том, что и тела-то у него нет.
Доктор.
Сквозь стиснутое рыданиями горло Мастер тянется к нему – но наталкивается лишь на стену. Белую, как само безразличие, как…
Это он, а не Доктор, бьется сейчас в истерике. Доктору все еще все равно, и злость побеждает боль. Злость нарастает, Мастеру уже почти плевать, что будет с ним самим, единственное, что имеет значение – причинить ответную боль Доктору.
Еще один рывок.
Если ты не можешь спасти, зачем ты нужен?!
Слезы по щекам Донны, самой важной женщины во вселенной, дорогого друга – тогда, когда он потерял всех, теперь, совсем недавно, когда никого и не было…
Ривер, замыкающая контакт…
Опять белая стена…
Тогда убейте меня! Убейте!!! – равнодушные стекляшки глаз далеков.
Молния сквозь шпиль башни, сквозь тело, сквозь…
Мастер барахтался в чужих воспоминаниях, беспомощный, как мышь в океане, и Доктор был этим океаном, захлестывающей волной…
Доктор был.
Где-то там, глубоко, дрожал, теплился огонек, и Мастер пер к нему напролом, чувствуя, как змеиной шкурой слазят с него последние слои защиты – самообладания, уверенности, умения не сдаваться – и остается лишь – общий на двоих – обнаженный нерв.
Доктор!
Все еще не отзывается, все еще молчит, и тлеющий уголек Мастер сжимает что есть сил – орет, сжимаясь от боли, и эта боль резонирует, расходится волнами, отражаясь – неужели, наконец-то?..
Ненужность.
Беспомощность.
Неспособность понять тех, кого понять очень хочешь.
Неспособность любить тех, кто, быть может, любит тебя.
Ненужность…
Всего лишь волшебник с будкой, не человек, не друг, так, чудо, о котором скоро можно забыть, из которого можно вырасти…
Все они – вырастают и уходят, уходят и живут долго и счастливо – Роза? – и он сам уходит от себя, ведь он совсем не хотел быть таким, он – лишь сказка, которая не может случиться с самим собой, он не может спасти, когда нужно, не может…
Мастер не знает, кому принадлежит этот истеричный монолог, лишь, зажмурившись, бормочет образы-слова, пропуская их сквозь себя, почти молясь ими: все уходят, все уходят, люди, которых он спасал, выбрасывают его за борт, и солнце Полуночи сжигает его в считанные секунды – плевать, что этого не было! – люди жертвуют собой за него, но не хотят видеть его жертв, он ведь совсем не хотел быть таким, совсем не хотел…
…столько терять…
И белая стена, и слезы рыжеволосой и… тяжелое тело в руках: регенерируй!
Непонимающе Мастер смотрит в свое собственное лицо.
Я не хочу уходить…
Регенерируй!!!
И все уходят, и не нужен, и…
Захлебываясь улыбкой на собственных – прошлых – губах, торжествующей, самодовольной улыбкой умирающего, который смог все-таки задеть (эта боль, о господи, эта боль, как же Доктор ее вообще…) – Мастер понимает.
Ривер ошиблась. Ошиблась, тысячу раз ошиблась, и ошибся сам Доктор – как всегда, глупый Доктор…
Осознание это наполняет торжеством, как шампанским, сумасшедшим, ослепительным торжеством – потому что едва ли не впервые он действительно понял, он…
Они ошиблись, ошибся Доктор, сам в себе ошибся, ошибся, потому что…
Нет, не так сказала Ривер Сонг: не нужен Доктору «сильный и разумный» Повелитель времени, не нужен тот, кто сможет причинить боль – Доктор и сам с этим прекрасно справлялся…
Доктору нужен как раз мальчишка.
Нужен…
Доктор! – срывающимся шепотом зовет Мастер, и мысль эта бьется в границах не-его разума болезненно, но непонятно.
Доктор!
Покореженный болью, скованный равнодушием – просто потому, что быть немым и безразличным и – мертвым – все лучше, чем чувствовать это…
Мальчишка.
Тело Мастера – где-то там, снаружи – улыбнулось одними губами, и Мастер потянул назад, на себя, заставляя Доктора перейти на его территорию – тому было плевать, его легко было вести – и Мастер вел, тащил за собой, заставляя провалиться – в себя, вглубь, в собственное сознание, потому что Доктор ошибся, в очередной раз чудовищно ошибся.
Ему не нужна была боль, ему была нужна…


Продолжение - в комментариях.

@темы: фіки: Доктор Кто, Доктор і Майстер, Ельф

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

О боги.
Я каким-то чудом умудрилась все-таки это написать.
Еще не до конца, но самое главное - уже да...
*дышит*
Правда, еще придется редактировать, и перечитывать, потому что писала я совсем слету... и там еще куски и до, и сейчас вот после допишу...
Но самое главное - я написала.
Ооох.
Главное еще привести его в пристойный вид...
И, перечитав, не обнаружить, что совсем хрень.

Юпд: хелл йеах! Часть дописала. Правда, редактировать там много, и, в отличие от обычного, простым выловом багов дело не ограничиться.

запись создана: 12.07.2011 в 15:45

@темы: творчий процес

---

Продолжаем разговор)
"Я потерплю вашего француза, а вы потерпите меня".
Серии 4-8. С комментариями местами..)

много!

Вот что здесь любопытно: Карл вроде как использует запрещенный прием, таким вот образом давя на жалость. Но, пожалуй, что в том-то и дело, что - не на жалость, и настолько он искренен, что профессор все-таки покупается.




Все-таки Карл при желании может быть крайне неприятным))










Не дали получить законный интеллектуальный кайф, угу)

И вот оно. Подарок на день рожденья, ага. На первом - удивление: неужели и вправду? И это мне?.. И сразу - радость.


Карл так открыто уже больше не улыбался... Чертов Жан. Пришел. Дал надежду.

Боже. А вот за это выражение лица мне до боли хочется стукнуть Жана чем-нибудь тяжелым. Эта его чертова вежливая улыбочка!
- Я - а не она - сделаю последний шаг навстречу.
Карл, черт возьми... у Жана - все та же вежливость, но Карл-то сколько ему наговорил! Он не пытается закрываться, он не пытается держаться за "свое" - он увидел от Жана шаг навстречу, и все - он готов уже делиться всем, что у него в голове - собой. Из-за этой вот надежды Карл, не задумываясь, рассказал, по сути, самое главное о себе. Но у Жана все равно глаза холодные, хоть и играет сочувствующего соседа.

А как Карл потом спрашиват про близняшек...

Редкостное зрелище - Карл, довольный жизнью и собой.



"Что-то не верю я этим хитрым рожам. Особенно вот этому, с физиономией гасконца" (с) Вообще этот кадр еще не самый показательный, но... Элен явно не сильно недовольна))

Саммари, версия вторая. Элен - на Жана, Карл и Жан - друг на друга))

@темы: Красная Капелла, nice shot

---

много букв по КК

Все-таки Карл сам по себе - тоже очень Клавдий. "Ведь пытать меня приехал сам Великий Инквизитор"... Ивга там сгоряча Клавдию бросает, что у него "душа кастрированная". Пожалуй, в случае Карла оно тоже так и выглядит. Просто машина. Спокойно глядя в глаза заключенному, он наливает ему коньяк, мило беседует, а потом так же спокойно оставляет для дальнейших пыток. И, по правде говоря, мне безумно просто нравится, что его не стали делать "чистоплюем", не стали делать лучше, чем он есть, потому что - это было бы лишнее. И так...
Сколько же в нем, черт возьми, нерастраченной - и никому не нужной! - человечности...
Может, и не было у него, как у Клавдия, никаких драм. Может, и вообще никого - ничего - кроме работы и не было.
Но как же хотелось...
- Это взгляд натуралиста, который оценивает насекомое.
- Вы правы. Я сам терпеть этого не могу.
Не палач он. Человек. Сложный - и бесконечно одинокий. Смирившийся со своим одиночеством настолько, что ему достаточно просто визита дорогого соседа в больницу, чтобы расцвести и помолодеть на глазах. "Я так привык сидеть один..." - но не хочет он этого.
Сколько же в нем этого - готовности быть другом, готовности любить, готовности - стоять до конца. Неужели, если в работе - до конца - иначе было бы с близким человеком?..
Вот только никому. К черту. Его человечность, его эмоции, его любовь нерастраченная - никому оно не было нужно!
Он же профессионал. Машина. Волкодав. Великолепный - настигающий, убийственный - зверь. В нем не нужно копаться, чтобы отыскать какие-то достоинства: вот они все, налицо, ум и хитрость, и все тот же чертов профессионализм - зачем лезть глубже? Да и кому - подчиненным, что ли?..
Черт его знает - объективно - что же он нашел в Жане. Наверное, просто своего. Все та же ниточка. Теплеющие глаза.
Вот только противоположны они, совсем. Мягкий, обходительный, сочувствующий Жан - в нем как раз этой готовности не было. Ни впускать, ни раскрываться. Ему это было просто не нужно, потому что у него было все - подчиненные, которые одновременно друзья и почти друзья, любимая девушка - зачем ему еще кто-то?.. Потому что, если бы этот "кто-то" стал другом - все было бы куда сложнее. Потому что этот кто-то готов любить, щедро дарить тепло - но и взамен бы потребовал не меньше. А у Жана тепла ограниченное количество, да что там - он просто испугался. Потому что слишком сильное было бы, потому что, дай этой нити окрепнуть, они были бы совсем "связанные одной цепью". Жана тоже винить нельзя. Просто в меру его...
Здесь Пилату нечего было терять - и он спас своего Иешуа. Дал ему путевку в большой мир, вывел за ворота - и сам покинул здание. Совсем не благостный здесь Иешуа, он не то что весь мир - одного-единственного человека полюбить и принять не готов оказался. И потому Карл победил, ушел по-английски - так, как хотел, а вот Жану будет еще аукаться "лунной дорогой", ох как будет, потому что, сберегая да экономя сердечную энергию, он потерял всех - и друзей, и девушку, и того, кто мог бы стать большим, чем это все.
Это я блин так капсы опять делаю, угу...

@темы: Красная Капелла, роздуми на тему

---

Уууууу!
Я таки посмотрела на Людей Икс...
Ууу!
Сам фильм, пожалуй, не слишком в моем вкусе, ну то бишь сам по себе был бы проходным, но блин. Пейринг - да... да-да-да! Я понимаю, по чему там с ума сходят...

@темы: сінематограф

---

Шаги по устранению дурного настроения:
- проангстить по полной программе Мастера;
- пообщаться с хорошим человеком;
- проржаться с аллюзий;
- еще раз проангстить...
Все отлично)) Пошла дальше ангстить.

@темы: повсякденне

---

Смотреть что-то с родителями - это отдельное удовольствие.
Вчера папа при просмотре JCS сначала заявил, что Иисус очень женственный, потом, уже куда более задумчиво - что он очень красивый, и "я обычно на мужчин не смотрю, но он не смазливый, а именно красивый", и потом еще возмущенно жаловался маме на балконе, что мужикам такими красивыми быть не положено, и вообще.
С мамой случился очередной из that awkward moment, когда мне (!) пришлось доказывать, что нет-нет, ничем "голубым" там не пахнет и вообще (особенно на том самом заимствованном-у-Магдалины моменте из Judas' Death). В этот раз это было не так фейспалмно, ибо я сама действительно этому значения не придаю, но...
Пять минут назад родители на балконе похолливарили на тему истеричности/человечности/интерпретаций. Папу, правда, явно сильно впечатлило))

@темы: JCS

---

Favourite Nine Looks at Rose (с)

[L]Имя розы[/L] <a href="http://nameofrose.diary.ru/p164027112.htm">постит</a> гифку Девятый/Роза

@темы: Доктор/Роза, Дев'ятий, девіантарт/тумблер, Doctor Who

---

Я просто еще раз оставлю это здесь, и это будут мои личные "гуси" И нет, объяснять ничего не буду!

@темы: Красная Капелла, складновигадане, nice shot

---

Пройдя по ссылке на тумблере, решила побаловаться с очередным забугорным тестом на определение Хогвартской факультетской принадлежности... я прямо как Поттер - меня отправили сразу в Гриффиндор и Слизерин, лол)))

@темы: Harry Potter

---

Все-таки при отсутствии собственных партий именно по смене эмоционального рисунка Simon Zealotes & Poor Jerusalem одна из самых интересных.

+ немного

@темы: nice shot, JCS

---

Нет ничего хуже сильной эмпатии.
Заберите меня в логики, пожалуйста. Им тепло, светло и никто не кусает.

@темы: я сижу у окна, я помыл посуду

---

Сон о ком-то способен изменить мое отношение к человеку. Редко надолго и прочно, конечно, для того, чтобы все пришло в порядок, достаточно лишь немного пообщаться с этим человеком, чтобы "развеять" созданный во сне образ, убедиться эмоционально, что приснившееся не соответствует действительности. Но бывает, что до того, как это произойдет, особенно если сон был не слишком хорошим, я чувствую некую опаску по отношению к человеку, даже если в реальности он ничего плохого мне и не сделал. Бывает, впрочем, и наоборот: подогревать имеющуюся влюбленность снам тоже случалось.
Сегодня, собственно, со мной случился первый вариант.
Улыбаемся и машем подсознанию.

@темы: складновигадане

---

Попытка сделать капсов с Гирингом упирается сразу в две проблемы. Во-первых, хочется капсить все моменты с ним чуть ли не посекундно. Во-вторых, сделать, как я привыкла, выключив звук, не получается. С таким голосом выключать звук - кощунство.
Пока первые три серии, ггг. В смысле, продолжение следует. Опять же, regret nothing.

+ много

Честно?.. На этом моменте, пока капсила, у меня просто комок в горле был. Понятное дело, что ни пролистывать, ни звук выключать я не стала... но

@темы: Красная Капелла, nice shot

---

Все побежали, ага..)
У меня в этом году внезапно аж два пристойных слэша, думаю вот, не сунуться ли часом на рсию. Смешны, правда, два факта: во-первых, оба слэша у меня не по основному фандому, то бишь не по ДК, во-вторых - в те светлые годы, когда я душевно писала кучу слэша, ни одного фика я туда так и не отправляла. Ирония судьбы))
А еще меня внезапно человек, ник которого мне ничего не говорит, рекомендовал в том числе и меня на ридеры в номинации зарубежного сериала. Эээ?

@темы: сітьове

---

У меня, кажется, уже складывается странный архетип: в голове сразу три истории с наличием двух мужчин и женщины, при любовной линии женщины с одним из мужчин и весьма странных "дружеских" (не слэш, не-не) отношениях между мужчинами, куда женщина, при всех замечательности, доступа не имеет, ибо просто не может понять. Одна из них, правда, почти фанонная, но для меня абсолютно head canon, поэтому... мда.

@темы: складновигадане

---

Знаете, почему я люблю показывать кино кому-то, чаще всего родителям?
Потому что это - легальная "отмазка" для того, чтобы самому его пересмотреть.
Ну и плевать, что JCS я пересматривала недели две назад. Если уж заходит разговор с папой, видевшим тоьлко старую версию, было бы просто глупо не воспользоваться оказией и отыскать еще деталек, что, понятное дело, вышло.

опять много

Когда Иисус в What's The Buzz говорит, дескать, умру я, и ни один из вас и не пожалеет, он же специально проходит в другой (!) зал, хватает за плечо Иуду и вот это вот заявляет конкретно ему.
Крайне любопытное вообще взаимодействие во время Hosanna, Simon Zealotes & Poor Jerusalem. Несмотря на то, что с самого начала вроде как, и вообще во многих сценах Иуда откровенно раздражает Иисуса, до степени "тошнит от него", после "осанны" он взбирается на балкон - к Иуде - смотрит на него, и, кажется, просто ждет одобрения. Нет у него тогда во взгляде даже желания что-то доказать, он скорее весь "ну как, правильно? теперь - правильно?". Неправильно! Но при этом как меняется эмоциональный рисунок самого Иуды: когда затевается драка, он, который до того сидел в углу, сразу поднимается и встает рядом с Иисусом, и нет у него больше в мимике и жестах этого вот въедливого, язвящего "я же говорил" - скорее просто тревога. Он становится плечом к плечу, и в какой-то момент, когда Иисус с ужасом смотрит вниз на апостолов с автоматами, они не просто смотрят в одном направлении, у них абсолютно идентичные выражения лиц. А вот когда начинаются снова песнопения Симона, когда начинают петь очередную хвалу, тогда уже Иуда снова отходит и садится, демонстративно развалившись, дескать, я тут не при чем, сам разбирайтесь - и это так же быстро пропадает, когда Иисус, успокоив сотоварищей, говорит о слепоте Иерусалима (лицо Иуды просто смягчается, снова - сострадание) и смерти.
Сцены с Магдалиной после признания в любви... Иисус просто раздражен, что поспать не дали, но она-то всеее понимает. После того, впрочем, как Иуда ведет себя с ней, Иисус, по всей видимости, тоже, но... мда.
Меня еще с первых разов поражали сцены...
В The Last Supper - когда Иисус хочет положить руки на голову, но Иуда отстраняется, и Иисус даже делает несколько шагов за ним, потом уже возвращаясь.
Иисус с болью спрашивает "неужели вложишь измену в поцелуй", оно и понятно... но когда Иуда все же целует его, Иисус же его утешает, черт возьми, а потом буквально цепляется за него, держится, когда его самого оттягивают. И то же самое - когда на первом "допросе" Иисусу упоминают о том, что Иуда "получил все, как хотел" - когда Иисус проходит мимо Иуды, он же буквально цепляется взглядом за него, но опять же нет там... не знаю. Там опять только боль.
Мне очень дорог этот момент, когда после фарса крестного хода, как только начинают забивать первый гвоздь, Иуда мгновенно - буквально - ощущает эту боль - будто этому ему удар нанесли - и вновь остается один, без всей этой пестрой толпы...

@темы: JCS