Смотри, произошло явление чая как феномена (с)
Пребывание в чужой стране само по себе стимулирует размышления о собственной национальной и культурной идентичности, а пребывание, пусть и кратковременное, в нескольких разных странах, эту тенденцию усиливает.
Чужая языковая среда может вызвать чувство резкой обособленности, отчужденности. Ты вроде и присутствуешь, а вроде и нет. Люди, говорящие на языке, который для данного места является основным, как бы составляют часть пейзажа, из которого ты сам выпадаешь.
Однажды я сидела на паре, это был длинный-предлинный и условно интересный семинар, длина которого начала смазывать его интересность. Девушка читала бесконечный доклад на немецком, я что-то рисовала в тетрадке – ситуация, привычная и по старому универу – но тут все было немного по-другому: стоило мне чуть потерять концентрацию, перестать сознательно и с усилием участвовать в происходящем – и я из него просто выпадала. Немецкий сливался в невнятный шум, звуковое сопровождение на заднем плане, и я могла сделать вид, что со мной рядом и вовсе нет людей, настолько они в своей языковой ситуации были частью целого, в которое я не входила – они как отдельный фон и я как я. Ты сидишь на паре, едешь в автобусе, и, если перестаешь включаться в ситуацию, тут же оказываешься как бы заключенным в капсулу из собственных мыслей, чужой речи, что делает других людей недостижимыми и непостижимыми.
(На самом деле это ощущение обособленности можно испытать, конечно, не только в чужой стране. Я думаю, оно бывает у каждого – вот это чувство резкой, экзистенциальной отдельности от окружающих людей, которое бывает в толпе, когда хоть на секунду даешь себе труд вынырнуть из привычной погруженности в себя и просто посмотреть вокруг. Совсем недавно я сидела в аэропорту, смотрела на людей и шкурой просто осознавала, что я никогда не буду знать, как зовут ту девушку напротив, куда летит эта пара, откуда тот мужчина – в общем, какой жизнью живет каждый из них, кто такой; что есть только «я», или, если угодно, мое эго, из которого мне не дотянуться ни до кого из них – мучительное, по правде сказать, чувство).
Я не хочу ничего говорить о ментальности или духе народа, я понятия не имею об этих вещах. Я этого не ощущала, по крайней мере.
Но я очень часто и очень резко чувствовала разницу контекстов.
Например, думала я не раз, никто из моих тогда-еще-однокурсников не читал Бродского. Мелочь вроде, да? Но я привыкла, что могу бросить своим друзьям какую-то цитату из стихотворения или песни (Сплин, Океан Эльзы, Аквариум, нужное подчеркнуть), и они тут же поймут, что я хочу этим сказать. Конечно, даже в рамках одной культуры бэкграунды могут очень сильно различаться, на то друзья и отличаются от всех остальных, чтоб иметь больше общего контекста – но почти любой русскоговорящий поймет какое-нибудь «не выходи из комнаты».
А я вот никогда не знала как «своего» поэта, например, Гете – а, подозреваю, местных школьников им мучают не хуже, чем нас Шевченко.
Я никогда не знала, что значит учить как «свою» историю страны, которая развязала две мировые войны. В кинотеатре показывают трейлер «Fury», «раньше я убивал немцев в Африке, а теперь я убиваю немцев в Германии» – говорит дублированный на немецкий Брэд Питт, и я чувствую себя очень странно. Почти как шпион.
Из них мало кто может себе представить ситуацию, в которой они не могут просто так сесть в автобус и поехать в соседнюю страну. У них другие представления о свободе передвижения, об уровне жизни. Использование бумажной почты для каждого чиха, медицинские страховки, система финансовой помощи на учебу – просто качество дорог и жилья. Все эти шуточки о first world problem – они не знают, как жить в стране, о которой до последнего времени мало кто вообще вспоминал (где-то возле России), я не знаю, как жить в стране с налогом на церковь.
Из этого не следует, что «мы никогда не поймем друг друга» или что-то в этом роде, совсем нет. Просто, пожалуй, только поболтавшись в чужой среде, я начала осознавать ту часть своей личности, которая, собственно, и есть этот культурный контекст, она же национальная идентичность, если угодно – в общем, весь тот набор представлений о жизни, стереотипов, программы по литературе и попсы девяностых, рандомных цитат и шуточек, который я имею общим с группой людей исключительно на основе того, что мы говорим на одном языке.
Чужая языковая среда может вызвать чувство резкой обособленности, отчужденности. Ты вроде и присутствуешь, а вроде и нет. Люди, говорящие на языке, который для данного места является основным, как бы составляют часть пейзажа, из которого ты сам выпадаешь.
Однажды я сидела на паре, это был длинный-предлинный и условно интересный семинар, длина которого начала смазывать его интересность. Девушка читала бесконечный доклад на немецком, я что-то рисовала в тетрадке – ситуация, привычная и по старому универу – но тут все было немного по-другому: стоило мне чуть потерять концентрацию, перестать сознательно и с усилием участвовать в происходящем – и я из него просто выпадала. Немецкий сливался в невнятный шум, звуковое сопровождение на заднем плане, и я могла сделать вид, что со мной рядом и вовсе нет людей, настолько они в своей языковой ситуации были частью целого, в которое я не входила – они как отдельный фон и я как я. Ты сидишь на паре, едешь в автобусе, и, если перестаешь включаться в ситуацию, тут же оказываешься как бы заключенным в капсулу из собственных мыслей, чужой речи, что делает других людей недостижимыми и непостижимыми.
(На самом деле это ощущение обособленности можно испытать, конечно, не только в чужой стране. Я думаю, оно бывает у каждого – вот это чувство резкой, экзистенциальной отдельности от окружающих людей, которое бывает в толпе, когда хоть на секунду даешь себе труд вынырнуть из привычной погруженности в себя и просто посмотреть вокруг. Совсем недавно я сидела в аэропорту, смотрела на людей и шкурой просто осознавала, что я никогда не буду знать, как зовут ту девушку напротив, куда летит эта пара, откуда тот мужчина – в общем, какой жизнью живет каждый из них, кто такой; что есть только «я», или, если угодно, мое эго, из которого мне не дотянуться ни до кого из них – мучительное, по правде сказать, чувство).
Я не хочу ничего говорить о ментальности или духе народа, я понятия не имею об этих вещах. Я этого не ощущала, по крайней мере.
Но я очень часто и очень резко чувствовала разницу контекстов.
Например, думала я не раз, никто из моих тогда-еще-однокурсников не читал Бродского. Мелочь вроде, да? Но я привыкла, что могу бросить своим друзьям какую-то цитату из стихотворения или песни (Сплин, Океан Эльзы, Аквариум, нужное подчеркнуть), и они тут же поймут, что я хочу этим сказать. Конечно, даже в рамках одной культуры бэкграунды могут очень сильно различаться, на то друзья и отличаются от всех остальных, чтоб иметь больше общего контекста – но почти любой русскоговорящий поймет какое-нибудь «не выходи из комнаты».
А я вот никогда не знала как «своего» поэта, например, Гете – а, подозреваю, местных школьников им мучают не хуже, чем нас Шевченко.
Я никогда не знала, что значит учить как «свою» историю страны, которая развязала две мировые войны. В кинотеатре показывают трейлер «Fury», «раньше я убивал немцев в Африке, а теперь я убиваю немцев в Германии» – говорит дублированный на немецкий Брэд Питт, и я чувствую себя очень странно. Почти как шпион.
Из них мало кто может себе представить ситуацию, в которой они не могут просто так сесть в автобус и поехать в соседнюю страну. У них другие представления о свободе передвижения, об уровне жизни. Использование бумажной почты для каждого чиха, медицинские страховки, система финансовой помощи на учебу – просто качество дорог и жилья. Все эти шуточки о first world problem – они не знают, как жить в стране, о которой до последнего времени мало кто вообще вспоминал (где-то возле России), я не знаю, как жить в стране с налогом на церковь.
Из этого не следует, что «мы никогда не поймем друг друга» или что-то в этом роде, совсем нет. Просто, пожалуй, только поболтавшись в чужой среде, я начала осознавать ту часть своей личности, которая, собственно, и есть этот культурный контекст, она же национальная идентичность, если угодно – в общем, весь тот набор представлений о жизни, стереотипов, программы по литературе и попсы девяностых, рандомных цитат и шуточек, который я имею общим с группой людей исключительно на основе того, что мы говорим на одном языке.
