Завязка может быть такая: поскольку в языке тоже «ключ» к бытию, то какая-нибудь царевна или там жена-лягушка дает герою три слова и с ними в качестве подсказки (или буквально ключей) отправляет на поиски Бытия, в котором герой с царевной должны обрести свою истинную родину. Три слова герой использует, как в сказках обычно помощников – против каких-нибудь опасностей, ну там, например, осознания собственной смертности, экзистенциального ужаса и «заброшенности». Или открывает ключами-словами двери с этими опасностями и молодцом перебарывает то, что находит за ними. Еще есть «Стояние в просвете бытия я называю экзистенцией человека» – значит, после трех опасностей может быть что-то вроде сидения на пороге избушки Бабы-Яги, или еще какого-нибудь инициирующего (которое вообще-то Ничто), и с этого порога герой ведет вопрошание, а ему дают подсказки по поискам Бытия – такая себе игра в загадки, и если герой не отгадает, Ничто его сожрет. Потом вот в этом самом безымянном просторе герой должен день простоять да ночь продержаться, ну или там три ночи думать о вечном, как в «Вие»; а когда он выдерживает испытание, к нему является крылатый конь Время, который и приносит его к Бытию. Ну и, по всей видимости, Бытие оказывается домом, откуда товарищ герой начинал свой путь, ибо "бытие - это я", в смысле, Дазайн.
понедельник, 07 октября 2013
Смотри, произошло явление чая как феномена (с)
После фразы у Хайдеггера «Чтобы человек мог, однако, снова оказаться вблизи бытия, он должен сперва научиться существовать на безымянном просторе» я поняла, что по нему можно писать приключенческие романы, а еще лучше – сказки.
Завязка может быть такая: поскольку в языке тоже «ключ» к бытию, то какая-нибудь царевна или там жена-лягушка дает герою три слова и с ними в качестве подсказки (или буквально ключей) отправляет на поиски Бытия, в котором герой с царевной должны обрести свою истинную родину. Три слова герой использует, как в сказках обычно помощников – против каких-нибудь опасностей, ну там, например, осознания собственной смертности, экзистенциального ужаса и «заброшенности». Или открывает ключами-словами двери с этими опасностями и молодцом перебарывает то, что находит за ними. Еще есть «Стояние в просвете бытия я называю экзистенцией человека» – значит, после трех опасностей может быть что-то вроде сидения на пороге избушки Бабы-Яги, или еще какого-нибудь инициирующего (которое вообще-то Ничто), и с этого порога герой ведет вопрошание, а ему дают подсказки по поискам Бытия – такая себе игра в загадки, и если герой не отгадает, Ничто его сожрет. Потом вот в этом самом безымянном просторе герой должен день простоять да ночь продержаться, ну или там три ночи думать о вечном, как в «Вие»; а когда он выдерживает испытание, к нему является крылатый конь Время, который и приносит его к Бытию. Ну и, по всей видимости, Бытие оказывается домом, откуда товарищ герой начинал свой путь, ибо "бытие - это я", в смысле, Дазайн.
Завязка может быть такая: поскольку в языке тоже «ключ» к бытию, то какая-нибудь царевна или там жена-лягушка дает герою три слова и с ними в качестве подсказки (или буквально ключей) отправляет на поиски Бытия, в котором герой с царевной должны обрести свою истинную родину. Три слова герой использует, как в сказках обычно помощников – против каких-нибудь опасностей, ну там, например, осознания собственной смертности, экзистенциального ужаса и «заброшенности». Или открывает ключами-словами двери с этими опасностями и молодцом перебарывает то, что находит за ними. Еще есть «Стояние в просвете бытия я называю экзистенцией человека» – значит, после трех опасностей может быть что-то вроде сидения на пороге избушки Бабы-Яги, или еще какого-нибудь инициирующего (которое вообще-то Ничто), и с этого порога герой ведет вопрошание, а ему дают подсказки по поискам Бытия – такая себе игра в загадки, и если герой не отгадает, Ничто его сожрет. Потом вот в этом самом безымянном просторе герой должен день простоять да ночь продержаться, ну или там три ночи думать о вечном, как в «Вие»; а когда он выдерживает испытание, к нему является крылатый конь Время, который и приносит его к Бытию. Ну и, по всей видимости, Бытие оказывается домом, откуда товарищ герой начинал свой путь, ибо "бытие - это я", в смысле, Дазайн.
воскресенье, 06 октября 2013
Смотри, произошло явление чая как феномена (с)
суббота, 05 октября 2013
Смотри, произошло явление чая как феномена (с)
пятница, 04 октября 2013
Смотри, произошло явление чая как феномена (с)
среда, 02 октября 2013
Смотри, произошло явление чая как феномена (с)
вторник, 01 октября 2013
Смотри, произошло явление чая как феномена (с)
понедельник, 30 сентября 2013
Смотри, произошло явление чая как феномена (с)
Кстати вот в твиттер я кинула, а сюда нет, а тут мне и самой найти легче если что.
У команды русской классики обнаружился отличный клип по "Преступлению и наказанию" с Симмом, под Джонни Кэша. После него, собственно, я и вспомнила о существовании фильма и решила смотреть. Его вообще можно как идеальный трейлер использовать, настроение фильма поймано отлично.
У команды русской классики обнаружился отличный клип по "Преступлению и наказанию" с Симмом, под Джонни Кэша. После него, собственно, я и вспомнила о существовании фильма и решила смотреть. Его вообще можно как идеальный трейлер использовать, настроение фильма поймано отлично.
Смотри, произошло явление чая как феномена (с)
Я болею, поэтому второй день провожу время с пользой: смотрю кино. Сначала были "Опасный метод", в котором больше всего, впрочем, зацепила линия Фрейда и Юнга, а не Юнга и Киры Найтли Сабины; вообще фильм ровно-неплохой, но не слишком впечатляющий. Сегодня смотрела сначала "Когда Ницше плакал". Пожалуй, фильм был бы совсем хорош, если бы актеры действительно говорили по-немецки, а не на английском с зачем-то немецким акцентом; Лу Саломе внешне и не только внешне напомнила Айрин Адлер разлива Натали Дормер, Ницше скорее напоминал Эйнштейна, у главного героя были чрезвычайно радужные кошмарные сны, но вообще подумалось, что хотела бы я увидеть фильм действительно о философии, потому что мимолетные "чтения из Ницше" как-то не кажутся мне раскрытием темы вполне. А, еще да, от обоих фильмов вместе сложилось впечатление, что русские женщины в конце 19 века поимели всю немецкую интеллектуальную элиту.
А потом пошла таки смотреть "Идиота" Акиры Куросавы.
Отличный каст даже на европейский взгляд.
Мелких деталей и даже побочных линий выпущено достаточно много, но в главном фильм старается следовать букве и духу канона - и у него это неплохо получается. Впрочем, это действительно скорее не экранизация, а адаптация, и не только потому, что действие локализовано во времени и пространстве Японии пятидесятых (забавно, кстати, что - раз такая локализация удалась - значит, у них в то время еще возможны были такие проблемы и конфликты; в России пятидесятых это уже явно не сработало бы).
Вообще мне кажется, что фильм отлично словил и любовно проинтерпретировал один из пластов, но в другом все же упустил: взять хотя бы тенденцию вслух проговаривать и "разжевывать" поведение Настасьи Филипповны, или изменение-добавление обстоятельств, при которых князь заработал свой "идиотизм", да еще и во взрослом возрасте, ну или вот мне кажется, что эпизод с жаждавшими наследства детишками все-таки зря полностью выпилили - он не то чтобы слишком интересный по сравнению с любовными перипетиями, но все же там характер Мышкина проявляется очень ярко.
Но в целом впечатление очень хорошее.
несколько капсов
А потом пошла таки смотреть "Идиота" Акиры Куросавы.
Отличный каст даже на европейский взгляд.
Мелких деталей и даже побочных линий выпущено достаточно много, но в главном фильм старается следовать букве и духу канона - и у него это неплохо получается. Впрочем, это действительно скорее не экранизация, а адаптация, и не только потому, что действие локализовано во времени и пространстве Японии пятидесятых (забавно, кстати, что - раз такая локализация удалась - значит, у них в то время еще возможны были такие проблемы и конфликты; в России пятидесятых это уже явно не сработало бы).
Вообще мне кажется, что фильм отлично словил и любовно проинтерпретировал один из пластов, но в другом все же упустил: взять хотя бы тенденцию вслух проговаривать и "разжевывать" поведение Настасьи Филипповны, или изменение-добавление обстоятельств, при которых князь заработал свой "идиотизм", да еще и во взрослом возрасте, ну или вот мне кажется, что эпизод с жаждавшими наследства детишками все-таки зря полностью выпилили - он не то чтобы слишком интересный по сравнению с любовными перипетиями, но все же там характер Мышкина проявляется очень ярко.
Но в целом впечатление очень хорошее.
несколько капсов
суббота, 28 сентября 2013
Смотри, произошло явление чая как феномена (с)
Посмотрела "Преступление и наказание" с Симмом. Впечатление в каком-то смысле двоякое: кажется, это хороший фильм, отличная иллюстрация к книге, но не очень хорошая экранизация.
Если исходить из положения, что экранизация должна передавать суть, главную идею книги - тут будет очень много упущений. Почти невозможно экранизировать вполне все мысли и переживания Раскольникова, и львиная доля его душевных движений и метаний опущена. При этом, помня текст, я, смотря фильм, могла самостоятельно заполнить все "лакуны", потому что все то, что можно передать визуально, и даже чуть больше, передано было, харизма мрачного страдающего психа Симма здесь к месту как никогда, каст изумительный - то есть, никаких прегрешений против духа и буквы канона. Если бы я, допустим, не читала книги, боюсь, я бы не смогла понять ее до конца (что, по-моему, должна давать хорошая экранизация), но, имея в голове текст и глядя на картинку, я не могу не признавать, что эта картинка прекрасна, точна и, не в последнюю очередь, визуально привлекательна - что делает фильм отличной иллюстрацией.
Если исходить из положения, что экранизация должна передавать суть, главную идею книги - тут будет очень много упущений. Почти невозможно экранизировать вполне все мысли и переживания Раскольникова, и львиная доля его душевных движений и метаний опущена. При этом, помня текст, я, смотря фильм, могла самостоятельно заполнить все "лакуны", потому что все то, что можно передать визуально, и даже чуть больше, передано было, харизма мрачного страдающего психа Симма здесь к месту как никогда, каст изумительный - то есть, никаких прегрешений против духа и буквы канона. Если бы я, допустим, не читала книги, боюсь, я бы не смогла понять ее до конца (что, по-моему, должна давать хорошая экранизация), но, имея в голове текст и глядя на картинку, я не могу не признавать, что эта картинка прекрасна, точна и, не в последнюю очередь, визуально привлекательна - что делает фильм отличной иллюстрацией.
Смотри, произошло явление чая как феномена (с)
в предыдущих сериях
Юпд: по сравнению с другими романами поздней "линейки", глубины и мысли "Подростку" определенно не хватает - но, тем не менее, на читателя вывалили куда больше любви, чем в большинстве остальных (ну, кроме "Идиота", конечно). Я еще на середине, когда с Версиловым ничего не было понятно и его образ в глазах читателя (и главного героя, его сына, заодно) время от времени перемещался от черного до белого и назад, очень хотела, чтобы герой все-таки в нем не разочаровался, чтобы он оказался хорош, чтобы оказался с идеей - в общем, я любила его просто потому, что его настолько любил главный герой, что вновь навело на мысль, появившуюся еще после Сэлинджера: если надо, чтобы героя полюбили, достаточно, чтобы его по-настоящему любил тот, чью точку зрения читатель должен разделить (даже если бы про самого Симора как человека не было бы сказано ни слова, не было "Хэпворта", "рыбки-бананки", читателю все равно невозможно было бы не любить его просто потому, что его так любит Бадди, как-то так). К тому же если не характер героя, то значительная часть его эмоций касательно Версилова были мне весьма сопереживательны. В общем, да, как и для героя, Версилов составлял для меня главную интригу и за него я "болела". Хотя тут, когда дело шло к развязке, мои ожидания были несколько раздвоены собственно ранее прочитанными романами: с одной стороны, я, как водится, очень хотела, чтобы все жили долго и счастливо, с другой, зная, что большинство важных героев у Достоевского кончают с собой или сходят с ума, мне хотелось этого для Версилова просто для того, чтобы подтвердить его важность. Вот такая вот читательская любовь, ага. Имеющуюся развязку, впрочем, можно считать чем-то вроде среднего варианта, так что, хотя катарсиса и не было (тут мы возвращаемся к отсутствию все же "глубины"), рыдать в углу и требовать еще параллельной реальности мне тоже не хочется - что, пожалуй, и к лучшему.
А то я вчера поумилялась вновь возникшему в тексте ежичку, вспомнила его собрата в "Идиоте" и меня вновь накрыли все князь Мышкин/Аглая филинс.
Юпд: по сравнению с другими романами поздней "линейки", глубины и мысли "Подростку" определенно не хватает - но, тем не менее, на читателя вывалили куда больше любви, чем в большинстве остальных (ну, кроме "Идиота", конечно). Я еще на середине, когда с Версиловым ничего не было понятно и его образ в глазах читателя (и главного героя, его сына, заодно) время от времени перемещался от черного до белого и назад, очень хотела, чтобы герой все-таки в нем не разочаровался, чтобы он оказался хорош, чтобы оказался с идеей - в общем, я любила его просто потому, что его настолько любил главный герой, что вновь навело на мысль, появившуюся еще после Сэлинджера: если надо, чтобы героя полюбили, достаточно, чтобы его по-настоящему любил тот, чью точку зрения читатель должен разделить (даже если бы про самого Симора как человека не было бы сказано ни слова, не было "Хэпворта", "рыбки-бананки", читателю все равно невозможно было бы не любить его просто потому, что его так любит Бадди, как-то так). К тому же если не характер героя, то значительная часть его эмоций касательно Версилова были мне весьма сопереживательны. В общем, да, как и для героя, Версилов составлял для меня главную интригу и за него я "болела". Хотя тут, когда дело шло к развязке, мои ожидания были несколько раздвоены собственно ранее прочитанными романами: с одной стороны, я, как водится, очень хотела, чтобы все жили долго и счастливо, с другой, зная, что большинство важных героев у Достоевского кончают с собой или сходят с ума, мне хотелось этого для Версилова просто для того, чтобы подтвердить его важность. Вот такая вот читательская любовь, ага. Имеющуюся развязку, впрочем, можно считать чем-то вроде среднего варианта, так что, хотя катарсиса и не было (тут мы возвращаемся к отсутствию все же "глубины"), рыдать в углу и требовать еще параллельной реальности мне тоже не хочется - что, пожалуй, и к лучшему.
А то я вчера поумилялась вновь возникшему в тексте ежичку, вспомнила его собрата в "Идиоте" и меня вновь накрыли все князь Мышкин/Аглая филинс.
пятница, 27 сентября 2013
01:54
Доступ к записи ограничен
Смотри, произошло явление чая как феномена (с)
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
понедельник, 23 сентября 2013
Смотри, произошло явление чая как феномена (с)
В моей слэшерской жизни случился этот неловкий момент, когда я настолько привыкла видеть гомосексуальный подтекст там, где его нет (или есть в виде фансервиса), что просмотрела его там, где он действительно предполагается.
Это, чтоб вы понимали, нам надо было к паре посмотреть "Эйнштейна и Эддингтона", и одногруппницам пришлось объяснять мне, что под "скажи ему" и "I loved him so much" действительно имелось в виду то, что имелось. Позор на мои седины.
Сам фильм, кстати, хорош. Я люблю этот таймлайн, а уж конфликт "истина против политики/нации/религии" - вообще чудо что. И Теннант мимимишен (кстати, по-моему, это таки первый фильм, который я с ним видела, помимо ДК). Все его пацифистские настроения, спасения униженных и оскорбленных и карманные часы заодно вызывали весьма понятные сентиментальные ассоциации. И чудесный Энди Серкисс. А еще Ребекка Холл (второй раз впервый класс период Первой мировой) и злобный-священник-из-Being-Human. В общем, я в очередной раз люблю британское кино. А с Теннантом таки надо будет еще что-то посмотреть, а то как-то.
Это, чтоб вы понимали, нам надо было к паре посмотреть "Эйнштейна и Эддингтона", и одногруппницам пришлось объяснять мне, что под "скажи ему" и "I loved him so much" действительно имелось в виду то, что имелось. Позор на мои седины.
Сам фильм, кстати, хорош. Я люблю этот таймлайн, а уж конфликт "истина против политики/нации/религии" - вообще чудо что. И Теннант мимимишен (кстати, по-моему, это таки первый фильм, который я с ним видела, помимо ДК). Все его пацифистские настроения, спасения униженных и оскорбленных и карманные часы заодно вызывали весьма понятные сентиментальные ассоциации. И чудесный Энди Серкисс. А еще Ребекка Холл (второй раз в
воскресенье, 22 сентября 2013
15:48
Доступ к записи ограничен
Смотри, произошло явление чая как феномена (с)
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
Смотри, произошло явление чая как феномена (с)
вторник, 17 сентября 2013
Смотри, произошло явление чая как феномена (с)
Иногда, в минуты весьма специфического you are not alone, я осознаю себя в полной мере человеком эпохи постмодерна, и от этого становится и смешно, и тошно.
Может, именно поэтому, не умея тогда еще сформулировать, я всегда жалела, что у нас нет больше никаких серьезных литературных течений, никаких "кружков", высокоинтеллектуальных срачей в журналах, влияющих на жизнь страны - вообще нет той жизни идей, которая была, например, в Серебряном веке, да и на протяжении всего девятнадцатого. Мне казалось, что в этом была какая-то особая романтика, какая-то жизнь, которой уже нет - а на самом деле там просто были идеи, которых я and my kind теперь лишены.
Одна из моих одногруппниц, читая тот самый учебник для сценаристов Макки, написала что-то вроде: все было чудесно до фразы "вы должны рассказать в сценарии, что жизнь именно такая" - потому что поняла, что понятия не имею, какая же жизнь. И я "чудово вас розумію". Макки - да и не только он - пишет, что в произведении должна быть какая-то "ведущая идея", что-то вроде "жажда славы приводит к краху" или "любовь ведет к страданию" или "красота спасет мир" - что угодно, в чем выражалось бы коротко и ясно, с чего все началось, как закончилось и почему оно так закончилось. А я не могу ничего такого сказать про жизнь - вообще ничего. Есть идеи, в которые мне хочется верить, но я не могу в них поверить до конца (к этому относится широкий круг философски-религиозных идей, выбрать из которых наиболее симпатичные я также не в состоянии). Есть идеи, в которые я верю, но мне хочется убедить себя, что это не так (например, абсурд по Камю и не только Камю; его решение проблемы абсурда меня, впрочем, тоже не устраивает). И те, и другие идеи, по большому счету, не мои (мы возвращаемся к так любимому Достоевским вопросу оригинальности). Возможно, в смысле писательства можно было бы обойтись и без собственных идей, став апологетом чужих - но нет ни единой даже чужой идеи, в которую я верила бы до конца и которую могла бы принять для себя, не говорю уже про то, чтобы рассказывать об этом другим.
И вот она, эпоха постмодерна. Во времена Достоевского были нигилисты - при всей их лично мне несимпатичности очень ведь сильная идея, - были всяческие борцы за справедливость, были религиозные мыслители, каждый со своими заскоками, были студенты, отправлявшиеся за идеи по каторгам - теперь некоторые, может, и хотели бы на какую-нибудь идейную каторгу, да ведь ни идей, ни каторг.
Я уже писала как-то об этом, но все же - едва ли есть тоска сильнее, чем по определенности идеи. Я завидую людям, которые способны искренне и полностью поверить хоть в какую-то идею. Иногда я устаю над этим положением вещей иронизировать и начинаю почти искренне страдать - впрочем, искренности моего страдания, как и благосклонности к любой идее, хватает очень ненадолго, и все опять возвращается на круги своя - шуточек о "все бренно", а то как без них.
А вообще, если я вам не успела надоесть тут, сходите почитайте пост моей дарлинг одногруппницы Кристины. С "вот как у вас это дело происходит?" она об этом всем пишет куда выразительнее (и лаконичнее).
Может, именно поэтому, не умея тогда еще сформулировать, я всегда жалела, что у нас нет больше никаких серьезных литературных течений, никаких "кружков", высокоинтеллектуальных срачей в журналах, влияющих на жизнь страны - вообще нет той жизни идей, которая была, например, в Серебряном веке, да и на протяжении всего девятнадцатого. Мне казалось, что в этом была какая-то особая романтика, какая-то жизнь, которой уже нет - а на самом деле там просто были идеи, которых я and my kind теперь лишены.
Одна из моих одногруппниц, читая тот самый учебник для сценаристов Макки, написала что-то вроде: все было чудесно до фразы "вы должны рассказать в сценарии, что жизнь именно такая" - потому что поняла, что понятия не имею, какая же жизнь. И я "чудово вас розумію". Макки - да и не только он - пишет, что в произведении должна быть какая-то "ведущая идея", что-то вроде "жажда славы приводит к краху" или "любовь ведет к страданию" или "красота спасет мир" - что угодно, в чем выражалось бы коротко и ясно, с чего все началось, как закончилось и почему оно так закончилось. А я не могу ничего такого сказать про жизнь - вообще ничего. Есть идеи, в которые мне хочется верить, но я не могу в них поверить до конца (к этому относится широкий круг философски-религиозных идей, выбрать из которых наиболее симпатичные я также не в состоянии). Есть идеи, в которые я верю, но мне хочется убедить себя, что это не так (например, абсурд по Камю и не только Камю; его решение проблемы абсурда меня, впрочем, тоже не устраивает). И те, и другие идеи, по большому счету, не мои (мы возвращаемся к так любимому Достоевским вопросу оригинальности). Возможно, в смысле писательства можно было бы обойтись и без собственных идей, став апологетом чужих - но нет ни единой даже чужой идеи, в которую я верила бы до конца и которую могла бы принять для себя, не говорю уже про то, чтобы рассказывать об этом другим.
И вот она, эпоха постмодерна. Во времена Достоевского были нигилисты - при всей их лично мне несимпатичности очень ведь сильная идея, - были всяческие борцы за справедливость, были религиозные мыслители, каждый со своими заскоками, были студенты, отправлявшиеся за идеи по каторгам - теперь некоторые, может, и хотели бы на какую-нибудь идейную каторгу, да ведь ни идей, ни каторг.
Я уже писала как-то об этом, но все же - едва ли есть тоска сильнее, чем по определенности идеи. Я завидую людям, которые способны искренне и полностью поверить хоть в какую-то идею. Иногда я устаю над этим положением вещей иронизировать и начинаю почти искренне страдать - впрочем, искренности моего страдания, как и благосклонности к любой идее, хватает очень ненадолго, и все опять возвращается на круги своя - шуточек о "все бренно", а то как без них.
А вообще, если я вам не успела надоесть тут, сходите почитайте пост моей дарлинг одногруппницы Кристины. С "вот как у вас это дело происходит?" она об этом всем пишет куда выразительнее (и лаконичнее).
воскресенье, 15 сентября 2013
Смотри, произошло явление чая как феномена (с)
Достоевский, осмысленный и беспощадный.
В самом деле, нет ничего досаднее как быть, например, богатым, порядочной фамилии, приличной наружности, недурно образованным, не глупым, даже добрым, и в то же время не иметь никакого таланта, никакой особенности, никакого даже чудачества, ни одной своей собственной идеи, быть решительно “как и все”. Богатство есть, но не Ротшильдово; фамилия честная, но ничем никогда себя не ознаменовавшая; наружность приличная, но очень мало выражающая; образование порядочное, но не знаешь, на что его употребить; ум есть, но без своих идей; сердце есть, но без великодушия, и т. д., и т. д. во всех отношениях. Таких людей на свете чрезвычайное множество и даже гораздо более, чем кажется; они разделяются, как и все люди, на два главные разряда: одни ограниченные, другие “гораздо поумней”. Первые счастливее. Ограниченному “обыкновенному” человеку нет, например, ничего легче, как вообразить себя человеком необыкновенным и оригинальным и усладиться тем без всяких колебаний.
...
он принадлежал к разряду людей “гораздо поумнее”, хотя весь, с ног до головы, был заражен желанием оригинальности. Но этот разряд, как мы уже и заметили выше, гораздо несчастнее первого. В том то и дело, что умный “обыкновенный” человек, даже если б и воображал себя мимоходом (а пожалуй, и во всю свою жизнь) человеком гениальным и оригинальнейшим, тем не менее сохраняет в сердце своем червячка сомнения, который доводит до того, что умный человек кончает иногда совершенным отчаянием; если же и покоряется, то уже совершенно отравившись вогнанным внутрь тщеславием.
В самом деле, нет ничего досаднее как быть, например, богатым, порядочной фамилии, приличной наружности, недурно образованным, не глупым, даже добрым, и в то же время не иметь никакого таланта, никакой особенности, никакого даже чудачества, ни одной своей собственной идеи, быть решительно “как и все”. Богатство есть, но не Ротшильдово; фамилия честная, но ничем никогда себя не ознаменовавшая; наружность приличная, но очень мало выражающая; образование порядочное, но не знаешь, на что его употребить; ум есть, но без своих идей; сердце есть, но без великодушия, и т. д., и т. д. во всех отношениях. Таких людей на свете чрезвычайное множество и даже гораздо более, чем кажется; они разделяются, как и все люди, на два главные разряда: одни ограниченные, другие “гораздо поумней”. Первые счастливее. Ограниченному “обыкновенному” человеку нет, например, ничего легче, как вообразить себя человеком необыкновенным и оригинальным и усладиться тем без всяких колебаний.
...
он принадлежал к разряду людей “гораздо поумнее”, хотя весь, с ног до головы, был заражен желанием оригинальности. Но этот разряд, как мы уже и заметили выше, гораздо несчастнее первого. В том то и дело, что умный “обыкновенный” человек, даже если б и воображал себя мимоходом (а пожалуй, и во всю свою жизнь) человеком гениальным и оригинальнейшим, тем не менее сохраняет в сердце своем червячка сомнения, который доводит до того, что умный человек кончает иногда совершенным отчаянием; если же и покоряется, то уже совершенно отравившись вогнанным внутрь тщеславием.
Смотри, произошло явление чая как феномена (с)
Мне в пятницу сделали лазерную коррекцию зрения. Теперь хожу и вижу слишком много 
подробно процесс и ощущения

подробно процесс и ощущения
четверг, 12 сентября 2013
01:32
Доступ к записи ограничен
Смотри, произошло явление чая как феномена (с)
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
среда, 11 сентября 2013
Смотри, произошло явление чая как феномена (с)
Вот такой вот бигборд я каждый вечер вижу, выходя из метро на своей станции. 



вторник, 10 сентября 2013
Смотри, произошло явление чая как феномена (с)
По сравнению с «Идиотом» «Бесы» как-то больше вписываются в мои представления о Достоевском, в первую очередь в том смысле, что там нет хороших и плохих – исключительно раздвоенные и страдающие.
Если говорить чисто об эмоциональном впечатлении, то «Идиот» мне понравился больше. Он более сопереживателен, ну и, конечно, лучшего человека, чем князь Мышкин, написать просто вряд ли возможно (я действительно очень люблю его; шутка, озвученная мною до того только вслух: теперь у меня есть по личному литературному «святому» от каждой традиции: Симор в буддизме, князь Мышкин в христианстве; второй литературный герой, с которым – мертвым, сумасшедшим или еще каким – хотят «поговорить» не только литературные же родственники, но и посторонние, но вполне влюбленные читатели). Мне кажется, тут даже и форма обусловливает: если в «Идиоте» это что-то среднее между точкой зрения вездесущего автора (который может, например, объяснить, что же именно происходит с Аглаей) и самого князя, с вниманием к его внутреннему миру, то здесь посторонний «рассказчик», который, действительно, может только угадывать, что же творится в головах героев, все же предполагает достаточно большую отстраненность и «объективность».
Если князь в следующем воплощении стал Иешуа Булгакова, то Кириллов – не иначе как в вечном возвращении – прямо и едва ли не дословно отправился в ручки Ницше. Кириллов проповедовал сверхчеловека еще до того, как это стало мейнстримом, ага, и если в самом этом идейном самоубийстве еще можно было сомневаться, то брошенная им фраза насчет того, что, достигнув «своеволия» и «человекобожия», следующие поколения должны переродиться даже физически – это точно оно (мало что сравнивается с этим восторгом межтекстового узнавания).
Кроме этого, Кириллов – идеальный философ; в лучших традициях античности, когда выжигали себе глаза, ибо они мешали думать о высоком, и бросались в вулкан уж не помню почему. Его действительно «съела идея». Там наш препод шутил шуточки о том, что философам на «охране труда» надо про Сократа и Джордано Бруно рассказывать, а я бы вот как раз отправляла про Кириллова читать.
Вообще эта вот некоторая «отстраненность» от Ставрогина и Кириллова, как по мне, тоже в каком-то смысле средство техники безопасности – позволяет читателю не отождествлять себя с ними чрезмерно, потому что соблазн очень уж велик. Последнее письмо Ставрогина к Дарье я читала с тотальным чувством само-узнавания (ни холоден, ни горяч, лишь тёпл, ага), а в этом случае это уж точно не свидетельствует ни о чем хорошем. «Мои желания слишком несильны; руководить не могут» и все такое. Могу даже предположить, что в «Идиоте» как раз потому подразумеваются большее погружение и точка зрения «изнутри», что представить себе внутренний мир князя Мышкина куда сложнее, а вот так или иначе соотнести себя со Ставрогиным или Кирилловым могут слишком многие, чтобы это понимание нужно было углублять литературно.
Если говорить чисто об эмоциональном впечатлении, то «Идиот» мне понравился больше. Он более сопереживателен, ну и, конечно, лучшего человека, чем князь Мышкин, написать просто вряд ли возможно (я действительно очень люблю его; шутка, озвученная мною до того только вслух: теперь у меня есть по личному литературному «святому» от каждой традиции: Симор в буддизме, князь Мышкин в христианстве; второй литературный герой, с которым – мертвым, сумасшедшим или еще каким – хотят «поговорить» не только литературные же родственники, но и посторонние, но вполне влюбленные читатели). Мне кажется, тут даже и форма обусловливает: если в «Идиоте» это что-то среднее между точкой зрения вездесущего автора (который может, например, объяснить, что же именно происходит с Аглаей) и самого князя, с вниманием к его внутреннему миру, то здесь посторонний «рассказчик», который, действительно, может только угадывать, что же творится в головах героев, все же предполагает достаточно большую отстраненность и «объективность».
Если князь в следующем воплощении стал Иешуа Булгакова, то Кириллов – не иначе как в вечном возвращении – прямо и едва ли не дословно отправился в ручки Ницше. Кириллов проповедовал сверхчеловека еще до того, как это стало мейнстримом, ага, и если в самом этом идейном самоубийстве еще можно было сомневаться, то брошенная им фраза насчет того, что, достигнув «своеволия» и «человекобожия», следующие поколения должны переродиться даже физически – это точно оно (мало что сравнивается с этим восторгом межтекстового узнавания).
Кроме этого, Кириллов – идеальный философ; в лучших традициях античности, когда выжигали себе глаза, ибо они мешали думать о высоком, и бросались в вулкан уж не помню почему. Его действительно «съела идея». Там наш препод шутил шуточки о том, что философам на «охране труда» надо про Сократа и Джордано Бруно рассказывать, а я бы вот как раз отправляла про Кириллова читать.
Вообще эта вот некоторая «отстраненность» от Ставрогина и Кириллова, как по мне, тоже в каком-то смысле средство техники безопасности – позволяет читателю не отождествлять себя с ними чрезмерно, потому что соблазн очень уж велик. Последнее письмо Ставрогина к Дарье я читала с тотальным чувством само-узнавания (ни холоден, ни горяч, лишь тёпл, ага), а в этом случае это уж точно не свидетельствует ни о чем хорошем. «Мои желания слишком несильны; руководить не могут» и все такое. Могу даже предположить, что в «Идиоте» как раз потому подразумеваются большее погружение и точка зрения «изнутри», что представить себе внутренний мир князя Мышкина куда сложнее, а вот так или иначе соотнести себя со Ставрогиным или Кирилловым могут слишком многие, чтобы это понимание нужно было углублять литературно.